— Я буду такой милой, какой он только позволит мне быть.
Эрик подмигнул Саймону:
— Похоже, тут у тебя все схвачено, приятель. Ладно, валяй.
Он повернулся и пошел к своей машине, стоящей на стоянке у пристани.
Саймон посмотрел сверху вниз на Аманду. Она оделась в свой строгий деловой костюм, но что-то было не так. Может быть, дело в ее сияющих озорством глазах или в том, что он знал, насколько скандальные бюстгальтер и трусики надеты под этим консервативным нарядом.
— Ну так как?
Она вскинула голову очаровательным движением:
— Что — как?
— У меня все схвачено?
— М-м… — Она задумалась, и, хотя он знал, что она дразнит его, напряжение прокралось в его тело.
— Думаю, это зависит от того, что ты понимаешь под «все схвачено», — наконец произнесла она.
— Идем. — Он взял ее за руку. — Я объясню тебе на борту. — Он не собирался задавать самый важный вопрос своей жизни на сходнях яхты.
Она позволила ему проводить себя на борт.
На палубе он остановился.
— Не хочешь пока остаться снаружи? — Солнце ярко сияло, а она явно предпочитала свежий воздух.
Она кивнула, но высвободила руку.
— Я пойду переоденусь. Потом мы вместе посидим на передней палубе, хорошо?
— Звучит заманчиво. — Он отпустил ее, зная, что если пойдете ней, в тот же момент, как она снимет одежду, он забудет о своем благородном намерении поговорить и сделает что-то гораздо более физически активное. И хотя не было ничего приятнее, чем заниматься любовью с Амандой, сейчас было важнее решить вопрос об их будущем.
Он направился на переднюю палубу, снимая по дороге пиджак и галстук. Он расстегнул несколько верхних пуговиц шелковой рубашки и закатал рукава, прежде чем усесться в один из шезлонгов.
Аманда отсутствовала всего несколько минут, но Джейкоб за это время успел прийти и уйти, оставив поднос с охлажденной водой и маленькими бутербродами, «чтобы возбудить аппетит маленькой мамочки». Не совсем вино и розы, но Саймону были не нужны внешние атрибуты романтики. Он хотел искренности, а Аманда в любом окружении давала ему эту искренность.
Она сняла туфли и чулки и надела аппетитные узенькие джинсовые шорты. Ее белая облегающая майка демонстрировала заманчивую полоску живота и верх ее временной татуировки над поясом шортов, а также два темных кружка, означающих, что она сняла бюстгальтер.
Она была прекрасна.
Подходя к нему, она вытащила шпильки из волос, и великолепная масса каштанового шелка опустилась словно облако, обрамляя ее лицо, как раз когда она остановилась передним.
— Привет.
Ему пришлось сделать усилие, чтобы вдохнуть.
— Симпатичный костюм.
— Джилл привезла это вместе с другой одеждой, которую собрала в моей квартире. Я не собиралась надевать, но рядом с тобой… — Она пожала плечами, но выражение ее лица сказало остальное. Она верила, что он не будет критиковать ее, уподобляясь ее бывшему мужу.
— Ты выглядишь великолепно. Даже лучше, чем великолепно. Мне будет очень трудно разговаривать.
— Приятно слышать, — призналась она, садясь на край шезлонга рядом ним.
— Так же, как ты гордилась собой, когда соблазнила меня до такой степени, что я забыл о защите? — подхватил он.
Она рассмеялась:
— Да. — Улыбка поблекла. — Было так непривычно. Трудно описать, какое это невероятное ощущение — чувствовать себя желанной и не думать, что мне не хватает женственности.
— И ты не жалеешь, что забеременела?
Она прикусила губу.
— Я хотела бы, чтобы это произошло в браке. Наверное, я старомодна, но я считаю, что у ребенка должно быть двое любящих родителей.
— У нашего будут. Ты в этом сомневаешься? — Неужели она подумала, что он откажется от своей ответственности за нее и за ребенка, предоставив ей самой заботиться о себе?
Она покачала головой:
— О нет. Я не сомневаюсь в тебе. Ты будешь потрясающим отцом. — Она положила руку на живот, к которому он так любил прикасаться. — Я уже люблю этого ребенка. Я буду самой лучшей матерью и сделаю так, что он или она почувствует себя самым желанным.
Не так, как ее родители поступили с ней. Ей не нужно было говорить этого, он знал, что она будет относиться к ребенку по-другому. В маленьком теле Аманды было столько любви, что она просто лучилась ею.
Она нежно улыбнулась ему:
— Я правда рада, что ношу твоего ребенка.
— Но ты бы хотела, чтобы это случил ось .после того, как мы поженимся?
Она замерла.
— А мы поженимся?
«Идиот», — пронеслось в его мозгу. Он опять напортачил. Нужно было сначала спросить ее, а не решать самому.
Движимый силой, гораздо более мощной, чем та, что заставляла его исчезать в лаборатории, он встал, увлекая ее за собой. Он должен это исправить. На кону стоит все его будущее.
Был один способ, которым ему всегда удавалось помириться с ней, и он беззастенчиво воспользовался им. Накрыв ртом ее чуть приоткрытые губы, он подарил ей все чувства, которые ему было так трудно высказать.
И он обнаружил, что получает что-то взамен. Тепло. Щедрость. Любовь. Он ощущал вкус ее любви. Эта любовь всегда была здесь, ожидая возможности утолить жажду его иссушенного сердца, словно теплый тропический дождь.
Он немного отстранился, чтобы заглянуть в теплые глубины ее шоколадно-карих глаз.
— Я люблю тебя, Аманда. — Это оказалось так легко сказать. Зачем же он ждал так долго?
Ее прекрасные глаза наполнились слезами.
— Я не думала, что ты любишь. — Она прерывисто вздохнула, два ручейка слез побежали по щекам. — Я говорила, что люблю тебя. Снова и снова, но ты ничего не отвечал. Никто, кроме Джиллиан, никогда не любил меня. Я не думала, что ты сможешь.
Ему хотелось развеять ее страхи и давнюю боль. У него были только слова.
— Малышка, как мог я не полюбить тебя? Когда я с тобой, я чувствую, что живу. Гнетущие тени исчезают, ледники в моей душе тают. Я никогда не испытывал ничего подобного. Все отношения, что были раньше, были неправильными. Я не понимал почему, но теперь я знаю. Любовь — понятие не физическое, хотя я думаю, что это часть ее. Она духовна и не случается только потому, что ты этого хочешь, Это самый драгоценный дар, который может дать жизнь.
Она торопливо вытерла глаза.
— Я знаю, поверь мне.
Но она не верит, что он действительно понимает. Она слишком сильно любила его, чтобы понимать, насколько он чужд всему остальному миру.
— Я поступил в колледж, когда мне было пятнадцать.