Она не стала поднимать шум, призывая односельчан на подмогу. Просто растерянно закивала – и отошла.
– А теперь послушай взрослого человека, – поудобнее устраиваясь на спине у Кетарна, сказал Волкодав. Жених был, может, на год младше него, но это не имело никакого значения. Волкодав нагнулся пониже и продолжал очень тихо, чтобы слышал только Кетарн: – Тебе сказано было проводить девчонку до дома? Отцу с матерью с рук на руки передать? Ты передал?.. Тебе назад надо было скорее, на копьях сноровкой хвастаться. Не то, не приведи ваш Трёхрогий, кого другого первым молодцом назвали бы. У тебя такой случай был за свою Ане с троими сразу схватиться… которые ей руки связали… Ты мне оставил её избавлять, а теперь ещё недоволен?
Трое, которых он мало не поубивал, Кетарна скорее всего бросили бы в болото, но Волкодав предпочёл о том умолчать. Для него это была необыкновенно длинная речь. И, как с ним чаще всего и бывало, не слишком толковая. Волкодав сам почувствовал, что исчерпал запас говорливости на седмицу вперёд, а толку не добился. И раздумывать, как бы ещё вставить ума Кетарну, было некогда: из дому доносились приглушённые голоса и осторожная возня просыпавшихся служанок. Волкодав поднялся и рывком поставил на ноги охнувшего Кетарна.
– Ты сейчас пойдёшь в амбар и будешь там тихо сидеть, – сказал он, вталкивая молодого вельха внутрь и пропуская туда же Ане. – Твоя невеста будет говорить, – продолжал Волкодав, – а ты будешь слушать её и помалкивать. Она девка мудрая, так что советую. А если ей хоть одно слово грубое скажешь, я тебе язык узлом завяжу. Вокруг шеи.
Учтивостью тут и не пахло, и Кетарн, привыкший считать, что не боится никого и ничего, мгновенно вскипел бешеным гневом. Но так же быстро остыл. Волкодав произнёс своё обещание очень спокойно, скучным будничным голосом. И Кетарн, как многие прежде него, отчётливо понял: венн его отнюдь не стращал. Он действительно собирался исполнить обещанное. И был вполне на это способен.
Кетарна даже замутило: так восстаёт желудок против пищи, которую не в состоянии переварить. У Ане блестели на глазах слёзы. Ей хотелось броситься к любимому жениху, обнять, успокоить его… так ведь оттолкнёт. Кетарн тоже чувствовал, что между ними впервые что-то стояло, и от этого было вдвое больней. Волкодав, окончательно исчерпавший своё небогатое красноречие, стоял за спиной Ане и хмуро смотрел на несчастного жениха. Проснувшийся Мыш высунул голову из-под свёрнутых крыльев и переводил светящиеся бусинки с одного на другого, соображая, не требуется ли вмешательство.
Рука Кетарна, помятая в короткой схватке, мало-помалу снова обретала чувствительность. Вместе со способностью осязать вернулась и боль, и некая часть его разума, не чуждая осторожности, стала искать причину не нападать больше на Волкодава. Достойную причину, не вызванную боязнью…
Венн не стал дожидаться, пока он эту причину найдёт.
– Не всё так просто, как тебе кажется, – буркнул он и вышел во двор, оставив жениха и невесту наедине. Мыш отцепился от своего гвоздя и выпорхнул следом, легко скользнув в щель уже закрывавшейся двери.
Выйдя наружу, Волкодав подставил крылатому приятелю руку и пощекотал зверька, в то же время прислушиваясь к происходившему в амбаре. Он очень боялся, что петушиная гордость всё-таки толкнёт Кетарна на какой-нибудь труднопоправимый поступок. Однако за дверью сперва было совсем тихо, потом раздался голос Ане. Негромкий, но очень настойчивый и убедительный. Если бы Волкодав захотел, он бы, наверное, сумел разобрать слова. Он не стал этого делать.
Государыне кнесинке снился сон. Нехороший, тягостный сон. Весёлые её, правду молвить, последнее время посещали нечасто. Но об этом она поразмыслит наяву. А во сне всё принимаешь, словно так тому и следует быть.
Кнесинка Елень стояла на узкой каменистой тропе, по бокам которой не росло ни кустика, ни травинки. Справа и слева вздымались неприступные серые скалы. Над зубчатыми вершинами медленно плыло навстречу косматое серое небо.
А из-за скал… наступало, подкрадывалось, ползло… нечто безымянное и безликое, пока ещё невидимое за поворотом тропинки, но такое, что кнесинка знала: стоит ей хоть мельком увидеть это, и она сейчас же умрёт.
Она была не одна, она видела рядом с собой Волкодава. Его спину в кольчуге, казавшей воронёные кольца из-под кожаного чехла. Он медленно пятился по тропе, яростно с кем-то рубясь, принимая неравный, отчаянный бой. Её Неведомый Ужас был для него просто врагом из плоти и крови, которого вполне можно было достать ударом меча…
Потом кнесинка заметила, что на ней самой тоже были кольчуга и шлем, а в руке блестел меч. С которым она обращаться-то как следует не умела.
«Беги, госпожа!» – не оборачиваясь, прохрипел Волкодав.
И кнесинка почувствовала, что в самом деле может убежать и спастись. Просто повернуться и убежать. Что-то подсказывало ей, что она здесь была вроде стороннего зрителя: можно спокойно уйти прочь.
«А ты как же?..» – закричала она. Волкодав не ответил. Он действовал мечом с той убийственной силой и быстротой, что так часто завораживала её на заднем дворе крома.
«За меня не бойся», – наконец бросил он через плечо.
Повернуться и спокойно уйти… Кнесинка не могла ни спасти Волкодава, ни бросить его здесь одного. Только умереть вместе с ним. Чего её телохранитель как раз хотел бы меньше всего.
Кнесинка собралась сказать ему, что нипочём его не оставит, но не успела. Волкодав начал падать. Падая, он обернулся: девушка увидела искажённое, залитое кровью лицо. А из-за скалы – и тут у кнесинки волосы поднялись дыбом – к нему уже тянулись какие-то мохнатые щупальца…
Елень Глуздовна стиснула в мокрой ладони рукоять меча, дико закричала и неуклюже бросилась на выручку…
И всё изменилось.
Во сне всегда так. Натолкнувшись на непереносимое, человек либо просыпается, либо вываливается из слишком страшного сновидения в другое, поспокойнее.
* * *
Кнесинка была на той же тропе, но в другом месте и откуда-то знала, что это происходило уже «потом». Она бежала со всех ног, петляя между серыми валунами и страшась оглянуться. Потом она увидела себя на мосту. Мост был длинный, составленный из множества дощечек, соединённых верёвками. Он тянулся через ущелье, на дне которого плавали клочья тумана и раздавался глухой медленный рокот. Кнесинка бросилась бежать по мосту и почувствовала, что он внезапно просел. Но не так, как под чрезмерной тяжестью: его словно бы подрубили у неё за спиной. Кнесинка обернулась. Какой-то человек с берестяной личиной вместо лица силился ещё раз полоснуть мечом толстый канат, а Волкодав не давал ему этого сделать, теснил в сторону, не подпускал ко входу на мост…
Кнесинка побежала к людям, ожидавшим её на той стороне, а мост под ней опускался и опускался, теряя опору…
И опять прервался сон, забредший в слишком жуткий тупик. Только на сей раз кнесинка проснулась. Она не вскочила с криком, пугая служанок. Просто ощутила, что нет никаких скал, никакого моста, а есть только подушка и одеяло. И между расшитыми занавесями заглядывает весёлый утренний луч.