С каждым словом Маркуса перспектива брака с ним все более прояснялась.
Он взял из ее онемевших пальцев голубой плед и внимательно на него посмотрел.
– Красивая вещь. Моей маме нравилось шить лоскутные одеяла. Я до сих пор застилаю кровать одеялом, которое она сшила мне на выпускной.
Вспомнив нарядное изделие в деревенском стиле, выполненное в красновато-коричнево-желтой осенней гамме, что она видела в его спальне в Портленде, Вероника подумала, что мать у Маркуса – настоящая мастерица. Такое одеяло могло бы завоевать первый приз на конкурсе местных талантов и пойти с аукциона за несколько сотен долларов.
И несмотря на все противоречивые и болезненные детские впечатления, Маркус был сильно привязан к матери, если продолжал застилать кровать подаренным ею одеялом.
Вероника кивнула:
– Я вяжу этот плед для новой кровати Эрона – когда он вырастет из колыбельки.
Впервые за вечер Маркус тепло ей улыбнулся.
– Пройдет еще время, пока он выберется из своей кроватки, верно?
Она улыбнулась и почувствовала, как то ужасное напряжение, что держало ее в тисках весь вечер, уходит.
– Да, но и мне потребуется немало времени, чтобы его закончить. Я работаю над ним только урывками.
– Я не хочу быть отцом урывками, Ронни. Пожалуйста, выходи за меня замуж.
Она покачала головой. Она не отказывала ему, она была беспомощна в своей растерянности.
Маркус просил ее. Он сказал «пожалуйста». Маркус, который заявил ей в тот самый первый день, когда они легли вместе в постель, чтобы она не путала секс с более нежными чувствами. И этот самый Маркус хотел создать с ней семью, и она не знала, найдет ли в себе мужество ему отказать.
– Мне надо подумать. – Когда она увидела, что он готов привести еще аргументы в пользу своего предложения, она лишь добавила: – Пожалуйста.
– Когда ты станешь думать о том, выходить тебе за меня или нет, подумай об этом.
Он отшвырнул незаконченное одеяло, положил свои широкие ладони ей на талию и одним движением усадил к себе на колени.
Он страстно прижался губами к ее губам, и все мысли о сопротивлении улетучились из ее сознания, как стайка птиц, летящих на юг в преддверии зимы. Она чувствовала в его поцелуе мужской голод и остатки гнева. Она уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть его от себя.
Она не хотела целоваться с ним, пока он все еще был на нее зол.
Но когда кончик его языка раздвинул ее губы, ей уже ничего так не хотелось, как впустить его в себя. Вместо того чтобы его оттолкнуть, она вцепилась в его рубашку, и тогда гнев ее превратился в нечто куда более опасное – в страсть.
Грудь ее ныла, и восставшие соски грозили проткнуть шелковистые оковы бюстгальтера. Она терлась об него, она хотела его ласки, нуждалась в ней. Тихо застонав, он, угадав ее желание, принялся расстегивать пуговицы на ее блузке. Он не стал тратить время на то, чтобы расстегнуть их все, – достаточно было того, что он просунул руку внутрь и накрыл ладонью ее изнемогающую плоть. Он нежно пожал ее грудь, одновременно потирая подушечкой большого пальца набухшие соски.
Бормоча что-то в горячке желания и недовольства от того, что хоть бюстгальтер был и тонок, он все же создавал нежелательный барьер между его рукой и ее грудью, она ерзала у него на коленях, вжимаясь грудью в его ладони.
Смех сотрясал его, но он не перестал ее целовать, чтобы выпустить его на волю. Она не понимала, что он находил столь чертовски забавным. Она хотела обнять его – голого. Сейчас. С лихорадочной поспешностью она принялась расстегивать его рубашку. Управившись с этой работой, она спустила рубашку с его плеч.
Руки ее жадно ласкали покрытую жесткими завитками грудь Маркуса, и он вздрогнул всем телом, когда пальцы ее отыскали отвердевшие соски.
Он оторвал губы от ее губ, откинул голову на спинку дивана, но не переставал ласкать ее грудь.
– Ты так быстро меня заводишь, детка.
– Хорошо. – Было бы чертовски обидно, если бы только она так быстро заводилась.
Она провела языком влажную дорожку от его ключицы до подбородка и обратно, осыпала горячечными поцелуями его шею.
Он неожиданно неуклюже расстегнул ее бюстгальтер и мозолистыми ладонями нежно провел по отвердевшим соскам и набухшей груди. Ей было так хорошо, что хотелось плакать.
Она подняла голову и встретила его взгляд, пылавший желанием.
– Маркус. Я хочу тебя прямо сейчас.
– Да!
Одежда полетела во все стороны, и она оказалась на полу возле игрушек Эрона, Маркус стоял над ней, стаскивая джинсы. Он был так возмутительно мужественен, так сильно возбужден, что Вероника не могла побороть знакомое только женщинам чувство тревоги от того, что он в ней может не уместиться.
Должно быть, он увидел волнение в ее взгляде, потому что, усмехнувшись, сказал:
– Не переживай. Умещусь.
– Да. – Во рту так пересохло, что это короткое слово далось ей с трудом.
Он опустился на нее сверху, прижавшись к мягкой плоти всей своей твердостью. Застонал и потерся об нее. Она всхлипнула и попыталась вобрать его в себя. Он отстранился.
– Подожди, – сказал он и достал что-то из кармана джинсов.
Затем он присел на колени между ее ногами и разорвал пакетик.
– Ты принес с собой презервативы? – спросила она. Даже будучи возбужденной не менее его, она не уставала поражаться его самонадеянности.
Он кивнул и посмотрел ей в глаза.
– Ты знал, что этим кончится, – с укором сказала она, когда он натянул презерватив.
Он не стал отвечать, а просто вновь опустился на нее так, чтобы губы его были вровень с ее грудью. Он захватил губами ее сосок, и куда только делись все ее переживания! Он втянул в себя один сосок, нежно прокатывая между большим и указательным пальцами другой. Он делал это до тех пор, пока она не взмолилась о пощаде.
– Ты хочешь меня? – требовательно спросил он, лицо его приняло почти жестокое выражение, как это бывает у мужчин, когда они возбуждены.
– Я хочу тебя, Маркус. Сейчас, пожалуйста!
Ей было наплевать на то, что она его умоляет. Она просто хотела как можно скорее утолить это жгучее томление.
Он раскинул ее ноги почти грубо и пристроился у входа. Она приподняла бедра и застонала в тот миг, когда его пенис проник в ее истомившееся тело. Затем со зловещим, оглушившим ее криком он толкнулся вперед и оказался в ней одним долгим толчком.
И после этого она перестала думать. Она могла только ощущать. Жесткий ковер под ней. Уверенные и быстрые толчки его плоти в ней, вкус его губ на ее губах… И вдруг все начало вращаться. Она крикнула, и его губы заглушили ее крик, тело ее сжималось в конвульсиях вокруг него, она одеревенела от наслаждения.