— Скажите, Костин, — спросил его Дронго, — что случилось в комнате, когда дипломаты решили не лететь? И от кого исходило это предложение?
— Я не помню точно, возможно, от англичанина или француза. Хотя нет, француз возражал особенно сильно. Потом мы его уговорили. Я даже предложил им остаться еще на два дня.
— А это для чего?
— Чтобы успокоить француза. Всегда нужно немного перегнуть палку в отношениях с этими иностранцами. Кстати, я вспомнил.
Первым предложил остаться шведский дипломат. Это точно.
— И вы решили рассказать все министру?
— Конечно. Я обязан информировать руководство о случившемся. Мы ведь думали, что они улетят. Тогда ничего страшного не случилось бы, — вздохнул Костин.
— Возможно, — согласился Дронго. — Вы вышли из кабинета, когда в нем уже не было Всеволода Игнатьевича. Правильно?
— Да, он отлучился несколько раньше меня.
— В его приемной вы никого не увидели?
— Нет. Алена куда-то ушла, а Всеволод Игнатьевич как раз говорил по телефону.
При этих словах министр быстро и выразительно взглянул на Дронго. Тот невозмутимо продолжал допрос:
— Вы точно видели, что он говорил по телефону?
— Да, точно. И в этот момент в приемную вернулась Алена, а я пошел докладывать министру о случившемся.
— Потом вы пришли обратно?
— Почти сразу. И никуда не заходил. Мы еще поработали около двух часов. А потом отправили дипломатов в гостевой дом, где они жили.
— Ясно. Какая у вас зарплата? — спросил вдруг Дронго.
Костин усмехнулся.
— Это имеет отношение к нашей проблеме?
Зарплата у меня около трехсот долларов, но одежду я покупаю… обычно в командировках на Западе. Кроме того, у меня очень состоятельные родители. И живу я теперь совсем один. Вас устраивает такой вариант ответа?
Дронго улыбнулся.
— Вполне. Спасибо вам, Илья Петрович, и позовите, пожалуйста, сюда Алену.
Когда он вышел, министр снова вмешался:
— Я знаю его отца. Очень порядочная семья.
Но мальчик всегда любил красиво одеваться.
— Слава богу, прошли те времена, когда за это наказывали, — улыбнулся его заместитель.
В комнату вошла Алена. Она держалась довольно независимо.
— Садитесь, — разрешил министр, и она опустилась на стул.
— Скажите, Королева, вы входили вчера во время работы дипломатов в комнату, где они заседали? — спросил Дронго.
— Конечно, входила, — подтвердила девушка. — Один раз Всеволод Игнатьевич попросил пепельницы поменять. И два раза чай подавала. Хотя они все больше кофе пили.
Чай наши любят, особенно Арсенов.
— Таким образом, вам известно, о чем именно говорили в комнате дипломаты? — уточнил Дронго. — Вы можете сказать, что именно вы услышали?
— Да я заходила всего на минуту. Один раз они громко спорили, говорили, что им нужно остаться еще на один день.
— Кто говорил?
— Откуда я их знаю! Кто-то из них говорил, а другой ему сильно возражал. Очень громко спорили, но я вышла из кабинета. Это не мое дело — их споры слушать.
— Вы куда-нибудь отлучались из приемной?
— Нет, никуда.
— Вспомните, Королева, — предложил Дронго, — вы все время оставались в приемной или куда-то выходили? Это очень для нас важно.
— Ну, выходила, — ответила Алена, — один раз и на минутку. Когда они уже закончили и Всеволод Игнатьевич вышел, чтобы позвонить.
— А почему он не сделал это из своего кабинета? — спросил Дронго.
— Откуда я знаю! — искренне удивилась Алена. — Может, он не хотел оттуда говорить.
Там ведь столько народу, и все русский язык знают.
— А куда он звонил?
— Понятия не имею. Когда он стал звонить, я вышла, а вернулась только через несколько минут.
— А куда вы ходили?
— В буфет, там как раз конфеты для подруги брала. Мы вчера день рождения ее отмечали.
— Ясно. Спасибо вам, Королева. Можете идти. Только в свой кабинет. Больше никуда не заходите.
Девушка поднялась и, бросив недовольный взгляд на Дронго, вышла из кабинета, покачивая бедрами.
— Позовите Всеволода Игнатьевича, — предложил Дронго, — по-моему, настало время нам с ним поговорить.
Им пришлось ждать достаточно долго, пока наконец заместитель министра не вошел в кабинет. Полностью игнорируя Дррнго, он обратился к министру:
— Извините меня. Звонили из Стокгольма, я их успокаивал насчет террористов.
— Правильно сделали, — кивнул министр, — если позвонят еще, скажите, что мы выступим утром со специальным коммюнике.
— Обязательно. — Всеволод Игнатьевич сел рядом с другим заместителем министра, словно подчеркивая свой особый статус.
— Всеволод Игнатьевич, — обратился к нему Дронго, — вчера дипломаты приняли решение не лететь вечерним рейсом, а перенести свой отъезд на сегодня.
— Правильно. Это предложили они, а мы сразу поддержали. Нам хотелось, чтобы они закончили работу спокойно, без лишней спешки.
— Очень хорошо, — кивнул Дронго. — Вы не помните, кто именно предложил такой вариант?
— Не помню. Может, швед, а может, англичанин. Только француз горячо возражал. Но в конце концов уломали и его. После этого я пошел докладывать министру о случившемся.
— Нет, — с улыбкой заметил Дронго, — не вы, а директор департамента Костин.
Всеволод Игнатьевич запнулся, смутился.
— Да-да, — быстро сказал он, — конечно, пошел докладывать Костин. Я в это время был в своем кабинете.
— Нет, — снова возразил Дронго, — все свидетели утверждают, что вы выходили во время беседы несколько раз из комнаты.
— Может быть, — нервно заметил заместитель министра, — я не считал.
— Тогда чем вы объясните тот факт, что, как только дипломаты приняли решение об отмене вылета, вы сразу вышли из комнаты и бросились к телефону? Вас видели ваши сотрудники, они же обратили внимание на ваше странное поведение.
Всеволод Игнатьевич открыл рот и сразу его закрыл. Потом с ужасом спросил:
— Вы серьезно подозреваете меня?
— Если вы сумеете объяснить нам, куда именно звонили, то все подозрения с вас снимутся, — невозмутимо ответил Дронго, уже не глядя на министра, понимая, что тот недоволен.