— Увы мне! — сокрушенно воскликнула Далила. — Я кинулась на зов любимого, но он предал меня и сам не явился.
Это заявление лишило Корделию самообладания. Она в ужасе смотрела на собеседницу:
— Неужели он мог так поступить с тобой?!
— Да, — вздохнула Далила. — Боюсь, что я оказалась слишком доверчива.
Корделия ничуть не сомневалась, что уж чем-чем, а излишней доверчивостью Далила не страдает, разве что к своим способностям вертеть мужчинами.
— Как же ты не испугалась лесных разбойников?
— Еще как испугалась! — Далила смахнула невидимую слезу. — Я очень боялась, что они обидят меня, пусть и не так жестоко, как мой возлюбленный. — Она отвела глаза, налившиеся теперь уже самыми настоящими слезами, что покатились по щекам, оставляя за собой мокрые дорожки. Корделия чуть было не прониклась к ней самым искренним состраданием, тут же, однако, уступившим место приступу ярости. В нужную минуту эта гадюка способна даже разреветься! Чем больше росло ее восхищение артистизмом женщины, тем больше появлялось сомнений в ее искренности.
Тем не менее она постаралась вложить в голос побольше сочувствия:
— Думаю, ночь показалась тебе бесконечной.
— Всякая ночь тянется долго, если рядом не бьется любящее сердце.
Корделия задумалась, вправе ли Далила именоваться «девицей», а вскоре сомнения ее переросли в уверенность.
— Таким опытом я не обладаю, — ласково проговорила она.
Далила бросила на нее пытливый взгляд.
— Да уж, — с изрядной долей презрения согласилась она. — Откуда тебе знать.
Корделия ощутила, как у нее загорелись щеки — совершенно непонятно, почему, ведь девственностью можно только гордиться. Как смеет эта дерзкая кокетка представлять несомненное достоинство чуть ли не уродством!
— Как ты приехала сюда? — осведомилась Далила; — Я не вижу твоей лошади.
Корделия быстро пораскинула мозгами, то ли оставить Далилу в неведении, то ли сыграть на возможном ее страхе пред могуществом эсперов. Осторожность победила:
— Я не считаю нужным привязывать лошадь; пусть себе пасется, пока не понадобится.
— Видимо, она очень хорошо обучена, раз является по Твоему зову.
Корделию удивили насмешливые интонации в голосе Далилы.
— Я просто свистну ей, когда пожелаю.
Далила вздохнула, старательно изображая зависть:
— А я так и не научилась свистеть.
— Значит, не досталась тебе сладостно-горькая судьба иметь братьев, — язвительно ухмыльнулась Корделия.
— Действительно, — невинно распахнула глаза Далила. — Но разве девушке от этого меньше хочется замуж? — и добавила, не дожидаясь ответа:
— Ты должна простить мне любопытство. Я еще так молода. Мне всего восемнадцать.
«Восемнадцать чего?» — осведомилась Корделия, но только про себя.
— Года не пройдет, как ты узнаешь все, что необходимо женщине, — уверила она, думая при этом, что Далила уже знает куда больше, чем следовало бы истинной леди.
— Хочется верить, — вздохнула Далила. — А что это за «хворост», о котором ты говорила?
С кромки леса их окликнул Джеффри.
— Ветки и сучья, — Корделия показала собранный в передник хворост. — А джентльменам останется принести чурбаны.
Но следует поторопиться с растопкой, потому что они уже возвращаются с добычей.
— А что такое «растопка»?
— Сухая трава с листьями! — И Корделия, направляясь к реке, тут же подхватила несколько горстей.
Джеффри поскакал к берегу. Следом за Корделией плелась Далила, так что, к счастью, она не видела пылающие гневом и унижением щеки гордой дщери семейства Гэллоуглас. У Корделии возникло неясное ощущение, что в состоявшейся битве колкостей она проиграла. А в том, что это была настоящая битва, она совершенно не сомневалась, хотя большинство реплик Далилы казались вполне невинными.
Ей было вдвойне странно чувствовать себя побежденной, ведь она, несомненно, одинаково хорошо принимала и наносила удары.
— То, что надо! — оценил Джеффри охапку, что свалила Корделия на глинистый берег, и вдруг на растопку каскадом посыпались прошлогодние листья и сухая трава. Корделия удивленно подняла глаза и наткнулась на сладчайшую из улыбок Далилы. Горстка за горсткой, бестия набрала по дороге целую кучу! — Хорошее начало, — объявил Джеффри.
— Надо разжечь костер. — Корделия встала на колени, стряхивая с юбки траву.
Подошел Ален с двумя шестидюймовым камнями, положил их возле растопки, пробормотал, украдкой поглядывая на Корделию, что надо бы принести еще, встал и удалился. Нахмурившись, она проводила его взглядом. Конечно же, его переполняет раскаяние, но как же вернуть суженого, если он с тобой даже не разговаривает?
— А вот тебе и огонь. — Джеффри уже спешился, сел перед трутом, вытащил кинжал и достал из сумки кремень. Несколько раз сноровисто ударил их друг о друга, пока большая искра не упала на трут. Потом он высек еще и еще одну. Корделия осторожно раздувала их, и занялся огонек. Краем глаза она заметила, что Далила по-прежнему стоит, презрительно глядя на девчонку-сорванца, что способна плюхнуться на колени в траву и, словно какой-то мальчишка, раздувать костер. Корделия повернулась, чтобы одарить ее нежным взглядом:
— Женщине заповедано быть хранительницей домашнего очага.
— Конечно, заповедано! — Далила сверкнула глазами. — Но леди должна лишь присматривать за очагом, а разжигать его дело слуг.
К счастью, прежде чем они успели зайти слишком далеко, появился Ален с очередной, парой камней для очага. Корделия хотела сказать, что камни не должны быть слишком велики, но, увидев так близко его бегающие глаза, решила повременить с мало-мальски критическими замечаниями.
Рядом послышался шорох одежды. Корделия искоса взглянула, как Далила грациозно усаживается у огня, натягивая юбки так, чтобы они прикрывали ноги самым благопристойным образом, при этом, правда, еще больше увеличивая вырез на груди.
Очевидно, она поняла, что всем придется сидеть или стоять на коленях. Корделия про себя усмехнулась, подкармливая хворостом разгоравшийся костерок.
— И что же вы добыли на ужин, господа?
— Зайца. — Ален гордо протянул сочащийся комок розового мяса, который походил на зайца, как муха на мухомор. Он явно кичился тем, что сам добыл и освежевал зверька, а вот' Далила, испуганно вскрикнув, отпрянула с отвращением, будто изнеженная девица, впервые в жизни столкнувшаяся лицом к лицу с правдой жизни.
Ален тут же пожалел о своей несдержанности.
— Умоляю тебя, миледи, не смотри. Я забыл, что ты никогда не видела только что освежеванное сырое мясо.
— Нет, никогда, — Далила, вся трепеща, отвернулась. — Сомневаюсь, что съем теперь хоть кусочек.