Корделия посмотрела на него расширенными вдруг в паническом ужасе глазами:
— Но если я могу вдруг обнаружить, что действительно полюбила кого-то еще, значит, и он способен на это?
— Конечно, может. И будет куда лучше, если он обнаружит это сейчас, чем после вашей свадьбы.
Корделия вновь отвернулась, думая о пурпурно-золотом юноше, думая о Боре.
— Да, — очень тихо ответила она. — Кажется, ты прав. Скажи мне, нравится ли вечер Алену?
— Вполне, — несколько уклончиво ответил Джеффри.
— Он заигрывал с другими дамами?
— Ну… да.
— И не с одной?
— Не с одной. — Джеффри улыбнулся, прекрасно понимая, о какой «одной» идет речь. — И весьма успешно, должен заметить.
В его словах она услышала гордость за ученика.
— Джеффри, почему бы тебе не прекратить совать нос в мои дела? Моя жизнь — это моя жизнь, и твоя назойливость мне вовсе не по душе!
— Ну-ну… — Он посмотрел ей в глаза. — Не случилось ли и тебе, сестра, обнаружить, что получаешь удовольствие от этого бала? От танцев, флирта?
— Почему бы и нет? — вздернула она подбородок. — Я что, не имею права наслаждаться своей молодостью? В конце концов я женщина!
— Полное право, — с абсолютной убежденностью кивнул он, — и я рад, что ты, наконец, поняла это. И влюбиться ты имеешь право. Не могу пожелать тебе большей радости, сестра.
Надеюсь, что это когда-то случится.
Корделия, до глубины души взволнованная искренностью брата, смотрела на него, не отрываясь.
Наконец она отвела взгляд:
— Не пора ли вернуться к танцам, брат? Я уже вполне освежилась.
— Ну что, готова и дальше отплясывать? — ухмыльнулся Джеффри; вся серьезность спала с него, как неподобающий наряд, будто темный плащ. — Конечно, сестра, и я тоже.
Она задержалась у дверей:
— Джеффри…
— Да, сестра?
— Человек в пурпуре и золоте… высокий блондин…
— Я его видел, — совершенно равнодушно сообщил Джеффри.
— Понаблюдай за ним для меня, а? И проверь, не вмешивается ли он во время танца в сознание других дам.
Джеффри нахмурился:
— Странная просьба… но я, дорогая сестра, ни в чем не могу тебе отказать.
— Поскольку до сих пор это было только то, что ты и так собирался мне дать? — Корделия улыбнулась, вспомнив щенка, подаренного братом на тринадцатый ее день рождения. — Конечно, брат. Потанцуем?
И они вошли в зал.
Ее глаза тут же отыскали высокого молодого человека в пурпуре и золоте. Болтая и смеясь, он танцевал с женщиной постарше. У Корделии засосало под ложечкой. Неужели он был просто вежлив?
Она огляделась в поисках Бора.
И, ошеломленная, уставилась на него.
Бор танцевал с Далилой, и они прижались друг к другу так тесно, что казались чуть ли не одним существом. Он не сводил взгляда с ее лица, так же, как и она, и даже на таком расстоянии Корделия ощущала между ними почти видимую энергию, напряжение, от которого будто бы треск разносился по всему залу.
Потрясенная, Корделия отпрянула. Так он, выходит, одинаков со всеми женщинами, и Корделия просто одна из них?
А затем танец вдруг кончился, и к ней сквозь толпу поклонников устремился юноша в пурпурно-золотом и взял ее за руку, и сказал такие слова, что увлекли ее к танцующим. Другие молодые люди громко добивались ее внимания, но она шла в объятиях своего кавалера и задвигалась в танце, позволила соединиться губам, смешаться сознаниям — нет, не мыслям, а эмоциям, ликованию его, что снова держит ее в руках, радости от соприкосновения тел, и эти чувства рождали в ней такую дрожь наслаждения, какой она прежде никогда не испытывала.
Именно поэтому она добилась еще одного танца с Бором, и наблюдала за пурпурно-золотым юношей в объятиях Далилы, ясно различала его смех, их болтовню, а также то, что взгляды Далилы становятся все более и более чувственными. Юноша, впрочем, только смеялся и вел свою даму, всем своим видом показывая, что наслаждается самим танцем, а не прелестями Далилы.
Этим вечером Корделия еще раз станцевала с пурпурно-золотым кавалером и еще раз с Бором. Оба раза она начинала танец в глухой защите, но музыка и движения захватывали ее.
Почему-то ей казалось, что она до конца жизни своей больше не испытает такого удовольствия, а потому чуть ли не с отчаянием отдавалась каждому мгновению танца.
И вдруг загремел большой бронзовый гонг и в унисон ему загремел раскатистый голос:
— Двенадцать ударов! Двенадцать ударов! Полночь! Полночь!
То был дворецкий, зычный голос которого сливался с тембром гонга:
— Бьет полночь, час, когда снимают маски! Да восторжествует истина! Обнажите лица, откройте имена!
Все гости столпились в центре зала, хихикая и болтая в предвкушении, кто же скрывается за той или иной маской.
— Позвольте вначале представить наших гостей! — На помост в глубине зала ступил величественный король в пурпурной мантии и картонной короне, названный легендарным Шарлеманем.
— Друзья мои и соседи, вам известна причина этого празднества — благополучное возвращение моей дочери благодаря счастливому избавлению ее и защите двумя отважными рыцарями, лесному джентльмену, а также очаровательнейшей даме, опекавшей мою дочь. Позвольте теперь огласить имена и призвать их, дабы все мы смогли поблагодарить спасителей! Сэр Джеффри!
Джеффри встал на помост рядом с ним и снял маску. Зал разразился аплодисментами и приветственными криками.
— Сэр Бор Элмсфорд!
Бор, сняв маску, занял место рядом с Джеффри. Из толпы раздалось недвусмысленное оханье и аханье дам.
— Сэр Ален! — выкрикнул сэр Юлиан.
Никто не вышел на этот зов.
— Присутствует здесь сэр Ален? — осведомился сэр Юлиан. — Поищите его, кто-нибудь! — И пока молодые люди весело бросились на охоту, сэр Юлиан воскликнул:
— Леди Корделия! Соблаговолите к нам присоединиться и снять маску!
Большинство молодых людей заинтересованно повернулись к помосту — ведь чуть ли не каждая женщина могла оказаться леди Корделией.
Корделия ступила на помост, и молодые люди разразились восторженными воплями, а вот она, подняв руку к маске, увидела, как юноша в золоте и пурпуре торопливо пробивается к выходу.
Что?! Неужели его нисколько не интересует, кто скрывается под ее маской?
Нет, все-таки интересует; он застыл на месте и уставился на нее. Их взгляды встретились; она сняла маску.
Молодые люди вновь завопили. Пурпурно-золотой кавалер бросил на нее последний взгляд и снова направился к выходу.