— Ну... понимаешь... так говорит Король-Паук. А мне все равно до сих пор кажется, что все это огромная галлюцинация.
— Если это так, — съязвил Мэт, — то в твоем подсознании уместилось изумительное количество деталей.
— Да, мне тут встретились кое-какие вещи, оставшиеся непонятными, но это не значит, что все тут реальное.
— Нет, — кивнул Мэт. — Не значит. Но не это главное.
Я нахмурился.
— А что?
— Ты можешь вернуться в наш мир? Если можешь, значит, когда ты вернешься туда, этот мир для тебя станет сном. Но если не можешь вернуться, значит, ты тут застрянешь надолго, и, будь этот мир реален или нереален, вести себя тебе придется так, словно все тут взаправду. В противном случае тебе порой придется очень, очень больно.
— Хорошо подмечено, — сказал я и нахмурил брови. — Но то же самое можно сказать и о нашем мире. Нет, настоящий вопрос таков: хочу ли я вернуться?
Анжелика прижалась ко мне. Зачем она это сделала? Я посмотрел на нее.
— Ну, что скажешь? — спросил я у девушки.
Вместо ответа она обняла меня и поцеловала долгим поцелуем — таким, что я даже забыл, что мы во дворе, что на нас смотрят люди. Мгновение спустя я еще плохо соображал, потом пришел в себя и ответил возлюбленной таким же страстным поцелуем.
Наконец нам не хватило воздуха, мы оторвались друг от друга и услышали, как кто-то насвистывает. Я оглянулся и увидел Мэта, который слонялся по двору, делая вид, что он ничего не замечает.
А вот Унылик — не я ли сказал, что он у нас прямолинеен, — вел себя куда проще: он пялился на нас во все глаза и ухмылялся, словно надрезанный арбуз.
Я обернулся к Анжелике, и снова ее блестящие глаза превратились для меня в весь мир. И вдруг единственное, что стало иметь значение, это то, настоящая ли она.
— Не покидай меня! — прошептала она. — Никогда не покидай меня, пока я жива.
— А может быть, и потом, — согласился я. — Я и представить себе этого не могу.
Она улыбнулась и подставила мне губы для нового поцелуя.
Минуло еще какое-то время, и я оторвался от ее губ, тяжело дыша и не обращая внимания на то, как Унылик причмокивает.
— Только имей в виду — не вздумай морочить мне голову всякой ерундой и откладывать свадьбу на три года.
— Ни за что, — прошептала моя возлюбленная.
И наши губы снова слились в поцелуе.
Но тут пропела фанфара.
Мы вскочили и обернулись.
Королева Алисанда стояла над коленопреклоненным Жильбером и сжимала в руке меч. Неужели? Я бросился было к другу, но Мэт остановил меня.
— Тихо, тихо, это всего лишь почести.
Я растерялся, а тем временем Черный Рыцарь, стоявший рядом с королевой, возгласил:
— Знайте же все, что этот сквайр по имени Жильбер из Ордена Святого Монкера проявил себя в сражениях! Он доказал свои добродетели и храбрость, преданность добрым делам и Господу! Посему сегодня и здесь, на поле боя, королева Меровенса окажет ему почести.
Алисанда коснулась мечом левого плеча сквайра, потом коснулась правого и произнесла высоким, чистым голосом, услышав который я сразу понял, что в ней нашел Мэт:
— Посвящаю тебя в рыцари.
Затем королева Алисанда подняла меч и резко опустила. Голова Жильбера качнулась, но сам он не дрогнул.
Зато дрогнул я. Я снова чуть было не бросился к сквайру. К счастью, Мэт удержал меня за плечо. Королева воскликнула:
— Встань, сэр Жильбер!
И мой бывший оруженосец встал, красный как рак от радости и гордости, и низко поклонился королеве.
Я успокоился и присоединился к хору, приветствующему новоиспеченного рыцаря.
Когда выкрики утихли, королева дала кому-то знак рукой, и к ней подошел... Фриссон.
— Пока мы не найдем последнего законного наследника вашего последнего монарха, правившего страной по закону, — сказала Алисанда, — вашей правительницей буду я.
Ответом ей был радостный хор голосов. «Интересно, — думал я, — долго ли продлится эта радость? И где пролегает граница между освобождением и завоеванием?»
— Но я не могу остаться и править вами лично! — продолжала Алисанда. — Поэтому я оставляю вам вице-короля, который будет править вместо меня. Я оставлю вам того, кто в этой страшной борьбе доказал свою мудрость, стремление к добру и справедливости. Представляю вам вице-короля Фриссона!
На этот раз восклицания получились еще более сердечными, чем раньше. Фриссон озирался, вид у него был близкий к панике. Потом он увидел меня и устремил умоляющий и тоскливый взгляд. Я улыбнулся, отвесил ему поклон, надеясь, что у меня получилось приободрить поэта, дать ему понять, что я рядом с ним. Наверное, получилось, потому что он немного успокоился, выпрямился, обернулся к толпе и помахал рукой. Я видел: плечи его распрямляются, и поза становится все более торжественной.
Крики смолкли, Фриссон отошел в сторону — надо сказать, довольно охотно, и его место занял брат Игнатий.
— А теперь, — он простер руки, — пусть вперед выйдут те, кто некрепок телом, но крепок душою!
Люди расступились, давая дорогу больным бывшим ведьмам. Они доплелись до священника и упали на колени.
— Я выслушаю все ваши прегрешения и отпущу вам грехи, — сказал монах. — Потому что боюсь, что некоторые из вас могут умереть, не исповедовавшись. Но теперь мы должны исцелить ваши тела, чтобы ваша боль утихла. Господин Савл, выйди вперед!
— Что? Я? Зачем? — заупрямился я.
— Как зачем? Чтобы исцелить их, конечно!
— А? Ну... да. Фриссон, пошли!
Я вышел вперед, и бывшие ведьмы радостно закричали, после чего принялись скандировать:
— Зна-харь! Зна-харь!
Толпа подхватила скандирование.
Я смотрел и не в силах был сдвинуться с места.
— Нет. Только не я!
Мэт нахмурился и посмотрел на меня.
— Еще скажи, что это новость для тебя.
А потом он расхохотался.