Умильные глазки подернуты лживой слезой...
Не злобная тварь, а и впрямь медвежонок ручной!
Но пусть он в глаза тебе смотрит, притворно любя,
Не верь его козням: он завтра погубит тебя!
То древний завет: о, никто да не верит вовек
Медведю, что ходит так, будто бы он — человек!
— Измена! — завопил медведь. — Наши планы раскрыты!
Его когтистая лапа рванулась к морде Быка, но когти запутались в гриве Джона, и Бык, размахнувшись, сильно ударил медведя. Медведь отлетел назад, но снова ринулся в атаку, ревя:
— Была империалистическая война — стала гражданская!
Фриссон вложил мне в руку листок пергамента. Я, не задумываясь, прочел:
Не стыдись покинуть поле боя —
Мы тебя нисколько не осудим!
Мы хотим вперед идти с тобою,
Без тебя удачи нам не будет!
Уходи скорее от напасти!
Впереди твое и наше счастье!
Бык взлетел вверх так, словно его подхватила чья-то невидимая могучая рука, и опустился на тропинку — опустился плавно, словно та же самая рука придержала его, не дав упасть. Ну, Фриссон, ну дает — молодчага!
А медведь пришел в себя. Опустил плечи, зловеще засверкал глазами.
— А вы не больно-то возноситесь! Вся история — это что такое? А сплошная классовая борьба, вот что!
— Насчет борьбы — тут я согласен, — сказал я Гремлину. — Но вот классы при чем — в толк не возьму.
— Ты лучше ногами работай, чародей, — пробурчал Гремлин.
— Похоже, дорога пошла на подъем, — пробормотал Жильбер.
А тропа завибрировала у нас под ногами, оторвалась от земли и приподнялась ввысь бесконечной спиралью.
Медведь встал на цыпочки, пытаясь ухватиться за тропу. Когти его белели, словно льдышки.
— Нет уж, — рычал он. — Вернитесь! Мы перестроим нашу экономику!
Он запустил-таки когти в край тропы и рванул ее на себя.
Тропа закачалась, мои товарищи закричали, пытаясь удержаться на ногах. Мы с Фриссоном упали, но Анжелике и Жильберу удалось устоять. Медведь тянул тропу к. себе, рыча во весь голос:
— Выжечь землю! Спалить города! Пусть там камня на камне не останется, чтобы врагу негде было притаиться!
— Не хватит ли на сегодня анахронизмов? — рявкнул я.
Не хочешь по-хорошему убраться, гадкий мишка?
Имей в виду — прихвачено у нас с собой ружьишко!
И будь ты из медведей хоть самый-самый ловкий,
Но никуда ты не уйдешь от снайперской винтовки!
Блеснула сталь... И вот я уже сжимаю приклад кентуккийского кремневого ружья.
Эти ружья после каждого выстрела надо перезаряжать, и все же один выстрел лучше, чем ничего. Я приставил приклад к плечу и прицелился.
Медведь тут же отцепился от тропы, отступил и снова поднял руки над головой.
— Братцы, — взвыл он жалобно, — не стреляйте!
Тропа подскочила вверх, прогнулась, снова подскочила. Даже Анжелика и Жильбер, самые ловкие из нас, охали всякий раз, когда тропа выделывала очередной выкрутас. Я потянул спусковой крючок, затвор щелкнул, но ни огня, ни дыма... Я выкрикнул что-то нечленораздельное и швырнул винтовку в медведя.
Дуло угодило Урсусу между ног, и он взвыл от боли и завертелся на месте.
— Ну, хватит! — взвизгнул Гремлин и спрыгнул с тропы в медвежье логово.
— Нет! Ты куда! — испуганно крикнул я, но Гремлин, не обращая на меня никакого внимания, побежал по кругу рядом с Великим Урсусом.
Медведь неожиданно охнул.
— Это что же за листочки такие? А это что такое, а? Крыжовничек?
— Что это стряслось со зверем? — поразился Фриссон.
— Ему кажется, будто он кустик, — сообщил Гремлин. — Но ты учти, чародей, заклинание мое ненадолго его одурачит. Ты должен придумать, как приподнять эту тропу повыше — так, чтобы Медведь не смог до нее дотянуться, а не то эта зверюга нас все-таки сбросит.
— Ты прав, — кивнул я, встряхнулся и принялся вспоминать такое стихотворение, в котором бы говорилось — с ума сойти — о том, как приподнять тропинку повыше. И вот что мне пришло в голову:
Куда ты, тропинка, меня завела,
Повыше взлетай, а то плохи дела!
— Дела и вправду плохи! — крикнул я. — Ничего в голову больше не приходит. Подхватывай, Фриссон!
И Фриссон подхватил — как нечего делать:
Взлетай, наша тропка, и слушай пароль
Нас ждет с нетерпеньем Паучий Король!
— Идите же! — крикнул нам Гремлин. Мы поднялись на ноги, покачнулись, чуть присели, чтобы легче было идти по тропе, которая довольно резко пошла на подъем. Позади в беспомощной ярости ревел медведь, безуспешно пытаясь подпрыгнуть и схватить спираль тропы. Он проклинал нас на все лады, но его вопли потонули в тумане, окутавшем нас со всех сторон. Мы словно бы опять оказались в замкнутом туннеле.
— У тебя получилось, чародей, — прошептал Фриссон.
— Да, но только потому, что вы мне здорово помогли. Кстати, тоннель изменился. Верной ли дорогой мы идем?
— Верной, — сказал Бык. — Мы таки нашли дорогу к Королю-Пауку, невзирая на все козни Медведя.
— Но... дорога уж очень странная, — возразила Анжелика.
Она была права. Дорога изгибалась все резче, все круче шла па подъем. Мы шли и шли вверх по тору, который затем превратился в расширяющуюся воронку. Вверх, вверх... и наконец воронка вывела нас в громадный зал. Такой громадный, что потолок был почти не виден за пеленой облаков — или то были не облака, а тончайшего плетения ткань. Зал не имел стен — повсюду возвышались колонны. Их было так много, как деревьев в лесу, а между ними виднелись холмы, лужайки, заросли кустарников. Все купалось в лучах света и весело зеленело. Мы как зачарованные ступали по мозаичному полу, не в силах рассмотреть изображенную на нем картину — так она была велика.
А прямо перед нами в арке застыла величественная фигура человека в плаще. Со спины фигуру незнакомца подсвечивало солнце.
— Господа и дама, — произнес Бык приглушенным, почти что трепещущим голосом. — Мы достигли нашей цели. Мы находимся во дворце Короля-Паука.
Темный силуэт шагнул к нам. Как только незнакомец покинул арку, подсвеченную солнечными лучами, стало видно его лицо. С одной стороны — ничего особенного. Всего-навсего среднего роста мужчина в тунике и рейтузах из темно-серого вельвета, в плаще до бедер с широкими рукавами, в шляпе, отороченной лентой с чеканными медальонами.