Какая же еще? Конечно эта:
Любовь моя, как жестока ты!
Ты забыла все, бросила меня...
Разбила ты все мои мечты,
Без тебя не прожить мне ни дня!
Твои зеленые рукава
Зеленели так, как весной трава.
О, как прожить мне, моя любовь,
Без зеленых твоих рукавов!* [9]
Толпа притихла, многие обернулись к Мэту. Кое-где еще раздавались визги и стоны, казалось, никто даже не слышит его. Но Мэт пел, помня, сколько куплетов этой песни собрал Чайлд* [10] , и старательно их отбирал. Ему казалось, что песня соответствует обстановке. Но потом он вспомнил, что кто-то из профессоров рассказывал их группе, представительницы какой профессии носили платья с зелеными рукавами в эпоху расцвета средневековья, и здорово испугался. Оставалось только надеяться, что все сойдет. Взяв последний аккорд, Мэт отвесил публике поклон и снял колпак. Толпа захлопала в ладоши, раздались крики:
— Еще! Еще давай!
Но не успел Мэт и рта раскрыть, как его окружило множество женщин самого разного возраста. Женщины сверкали глазами и произносили фразы типа:
— А меня не хотел бы пощупать вместо своей лютни, а, менестрель?
— Может, вместе сыграем?
— А это правда, что ты поешь только про то, чего сам не можешь?
— Не советую вам кокетничать с музыкантами. Ненадежный народ, — шутливо посоветовал Мэт.
Но они хотя бы оттеснили на задний план ту матрону, которая первой попыталась обольстить его.
Вдруг послышался злобный крик, звук удара, а затем целый хор тревожных и испуганных голосов. Женщины развернулись на сто восемьдесят градусов, а у Мэта сердце ушло в пятки. Что он такого натворил своей песней про разбитые сердца в этом универсуме?
Может быть, и ничего. Та, что была причиной потасовки, преспокойно стояла в сторонке и сверкающими глазами смотрела на двух парней, обнаживших ножи. У одного из них рубаха была разорвана на груди, там синел свежий засос. У второго примерно такой же засос красовался на шее, а одежда была застегнута на все пуговицы, хотя чувствовалось, что он бы предпочел обратное.
— Злодей! Она моя! — крикнул он и прыгнул к сопернику, замахнувшись ножом.
Соперник отскочил, но недостаточно далеко, и живот его пересекла ярко-алая полоска. Девушка вскрикнула, но был ли то крик ужаса, радости или и того, и другого сразу, этого Мэт понять не мог. Соперник побледнел, покачнулся, попятился и наткнулся на выставленные руки зевак, которые толкнули его вперед, прямо на нож противника. Парень от ярости и боли заехал противнику кулаком в челюсть, при этом из его сжатых пальцев торчало лезвие ножа. Ревнивый любовник отшатнулся. Из раны на его щеке брызнула кровь, однако он заревел и бросился в новую атаку. Его противник сделал выпад, но ревнивец закрылся от ножа кулаком, завернутым в несколько слоев полотна, и попытался нанести удар сопернику в грудь. Тот заслонился, но, поскольку не додумался перед дракой защитить руку, нож окровавил ему костяшки пальцев. Он, яростно вопя, все же отбросил ревнивца, а потом сорвал с одной из женщин в толпе шаль и, не обращая внимания на возмущенные крики, обернул ею руку.
Но ревнивый любовник нанес удар раньше, чем его соперник успел как следует защититься.
Соперник заслонился рукой и сам нанес удар, но теперь уже закрылся ревнивец, и тут они отпрыгнули в стороны.
Толпа засвистела.
Засвистела, недовольная тем, что никто из соперников не ранен.
С Мэта хватило. Он решил, что пора положить этому конец, особенно потому, что тут и там раздавались злобные выкрики, а один мужчина средних лет погнался за другим с дубинкой. Мэт взял лютню на изготовку, прицелился, извлек аккорд, и не сказать, чтобы кто-то этот аккорд услышал, немногие услышали и его голос, но, несмотря на вопли и визги, он все-таки запел:
Я зарою свой меч и щит
Там, где река журчит,
Там, где река журчит.
Я не желаю воевать,
И я не буду воевать,
Да, я не стану воевать.* [11]
Да, никто его не слышал, но он продолжал упрямо петь. У него мелькнула мысль, что религиозная песня могла бы привлечь в этой стране ненужное внимание, но, хотя он и пел спиричуэл, в песне не говорилось напрямую о Боге, о Спасителе, да и вообще не было никаких особых религиозных слов. Может, именно поэтому песне и удалось пробиться через магическую инерцию Латрурии, поскольку дело вроде бы удалось: дерущиеся на глазах у Мэта начали двигаться медленнее, злоба их унялась, сменилась неуверенностью, и наконец ревнивец бросил нож к ногам соперника, развернулся и побрел прочь. Зеваки расступались, давая ему дорогу и пугаясь его грозной физиономии. Соперник проводил его взглядом, нахмурился, наклонился, подобрал с земли нож, убрал свой в чехол и отвернулся. Девушка, ставшая причиной драки, подбежала к нему, коснулась его руки, но парень, выругавшись, стряхнул ее руку и ушел в толпу, расталкивая народ. Ни тот, ни другой из драчунов явно собою не гордились. Девушка проводила отвергнувшего ее парня ненавидящим взглядом, обернулась, бросила столь же ненавидящий взгляд парню, приревновавшему ее к сопернику, и в конце концов запрокинула голову, яростно сверкнула глазами и шагнула к симпатичному парню из толпы.
— А ты бы бросил девчонку вот так, как они, красавчик?
Парень ответил ей кривой усмешкой:
— Да что ты, конечно, нет! Такую милашку, как ты? Пойдем-ка спляшем!
— Сначала заплати волынщику, — распорядилась девушка.
И правда, напряжение спало, и один из мужчин постарше уже вытащил из походного мешка несколько небольших волынок. Мэту стало немного обидно из-за внезапно возникшей конкуренции, но не мог же он с полной ответственностью взять и заявить, что волынщик ступил на его законную территорию! Парень дал волынщику денег, и тот извлек из своего инструмента хриплый звук. Мэт поежился. Нет, конкуренции ему бояться определенно не стоило.
Между тем пузырь волынки наполнился воздухом, загудели басовые трубки, и певец запел веселую песню. Девушка и парень пустились в пляс. Вскоре к ним присоединились другие пары, а потом их стало уже несколько десятков. Тем временем унялось еще несколько драк. Правда, неподалеку от Мэта четверо только что мутузивших друг дружку мужиков стояли друг против друга и смотрели друг на друга не очень-то дружелюбно, но хотя бы не дрались! А волынщик наяривал вовсю, может, и не слишком музыкально, зато громко. Ну ладно: пока молодые танцуют, они хотя бы не предаются похоти. Правда, большая часть танцевальных па заставляла Мэта засомневаться, что это продлится долго. Движения некоторых танцоров были столь призывны, столь откровенны, что Мэт не выдержал и отвернулся, вдруг поняв, как сильно он скучает по Алисанде. Покуда он был занят какими-то делами, он не думал о жене чаще, чем раз в два часа, да и то чисто платонически. Но сегодня его работа вдруг напомнила ему, что он мужчина, и, соответственно, вызвала воспоминания о жене. Интересно, а что поделывает Паскаль? Да вон он — носится по лугу в залихватском танце, сопровождая некоторые па движениями бедер. Мэт сомневался, что до сегодняшнего вечера Паскаль был знаком с этим танцем, однако он оказался способным учеником. К тому же плясавшая с ним девушка очень старательно его учила. Она не такая уж хорошенькая, но была в ней какая-то верность, что ли. А формы — как раз такие, чтобы утешить отвергнутого кем-то влюбленного.