Мир бешено завертелся, потерял цвет, форму, и знакомое головокружение подхватило Мэта и понесло...
* * *
Рамон спустился с холма по тоненькой тропке, оглянулся, убедился в том, что Мэта уже не видно, бросил мешок на землю рядом с грудой валунов и тихо, нежно, самым ласковым тоном, на какой только был способен, позвал:
Дева неземная, Лакшми!
Вызов мой волшебный прими!
Я живым остаться хочу
И тебе тихонько кричу:
Появись скорее, не томи,
Джиннская принцесса Лакшми!
В это же мгновение земля у ног Рамона взвилась маленьким смерчем. Смерч вырос и грозно навис над Рамоном, затем уменьшился в размерах, и перед отцом Мэта, пританцовывая на месте, появилась Лакшми. Покачиваясь все медленнее, она сурово вопросила, сверкая глазами:
— Чего же ты хочешь от меня, о Неестественно-Добродетельный-Человек?
— Помощи, которая тебе самой будет по нраву, — ответил Рамон, но быстро уточнил:
— Нет, я не о том, о чем ты, наверное, подумала. Мой сын по глупости отправился в другой мир, где должен выйти на бой один против шайки злобных колдунов, а из оружия у него при себе — только его магия. Но там заклинания не работают так же хорошо, как здесь.
— А вот магия джинны, даже если станет немного слабее, сможет повернуть все вспять? — догадалась Лакшми и скорчила кислую гримаску. — Что ж, мне доводилось и прежде бывать в других мирах. О, только не таращь глазищи, словно ты крестьянин, впервые в жизни увидевший город! У нас, джиннов, есть много возможностей, о которых ты и не помышляешь! Но какую награду я получу за свои труды, а? — И джинна подняла руку, опережая ответ Рамона. — Знаю, знаю — твою бесконечную благодарность. Бесконечную и бессмертную. Вот только ты умрешь гораздо раньше меня — это несомненно.
— А я собираюсь сказать, — возразил Рамон, — что помогу тебе, когда ты будешь в беде.
— Твой сын уже помог мне, и только законченный глупец отказался бы от той благодарности, какой я хотела ему ответить! Почему же ты должен поступить иначе? Но ладно, я окажу вам обоим еще одну услугу. Но моя благодарность имеет границы, не забывай об этом, смертный!
— Я очень печалюсь из-за того, что вынужден не забывать об этом, — промямлил Рамон. — Ибо мне не к кому больше обратиться за той помощью, какая нам нужна.
— Ну так нечего было вляпываться! — бросила Лакшми и начала медленно вращаться.
— Так я могу тебя попросить еще об одном одолжении или нет? — ласково поинтересовался Рамон.
Лакшми замерла и полоснула по нему взглядом:
— Выполню или нет — не обещаю, но проси!
— Отнеси меня к моему сыну, когда ему будет грозить беда, — торопливо проговорил Рамон.
— О, если у меня будет свободный часок, я сделаю, как ты просишь. Но если помощь ему понадобится немедленно, я сделаю это сама, без твоих увещеваний, — фыркнула Лакшми. — Повторяю, о чародей, не проси слишком многого!
— Прости... — прошептал Рамон и опустил глаза.
— Моя мамочка меня учила: не доверяй мужчинам, расточающим медоточивые речи, — буркнула Лакшми, — особенно если мужчина любит другую! Тебе бы вызвать меня раньше, до того, как твой сын женился! Как бы то ни было, я позабочусь о нем вместо тебя. Прощай!
Джинна так быстро преобразилась в вертящийся смерч, что Рамон и слова не успел сказать. Смерч покрутился, повертелся и исчез.
Рамон довольно улыбнулся. Честное слово — Лакшми нравилась ему все больше.
Пускай она все время жаловалась на свою печальную долю, но она была по уши влюблена в Мэта, Рамону только и нужно было — намекнуть ей, что Мэт в беде.
Лакшми ни за что бы не отказалась помочь Мэту. Ну а если учесть, что Мэт так удачно оговорился, выпуская ее на свободу, у нее и выбора-то не оставалось.
* * *
Тяжелый засов клацнул и отошел в сторону, дверь со скрипом отворилась, и Химена в сопровождении Савла вошла в комнату, отведенную Бейдизаму.
— Надеюсь, господин, тебе тут удобно?
— Настолько, насколько мне может быть удобно во франкском замке, — пробурчал Бейдизам. — Но я благодарен вам за то, что здесь у меня мягкая постель и есть окна — пусть это всего лишь зарешеченные бойницы.
— Надеюсь, и ты заслужил, чтобы с тобой обращались, как с благородным гостем, — скромно поговорила Химена. — Есть ли что-нибудь, чего ты пожелаешь?
— Что-нибудь помимо стражников, с которыми я вынужден изъясняться жестами?
— Да, что-нибудь помимо этого.
— Ну что ж... я бы не отказался от парочки наложниц, от хорошей еды правильно приготовленной.
— Я боялась того, что жизнь по нашим обычаям покажется тебе слишком скромной, — вздохнула Химена и уселась на небольшой стул с прямой спинкой. — Но все же здесь лучше, чем в твоем шатре или в чистом поле.
— Это верно, — признал Бейдизам. — Но ты должна поведать мне, каким образом мешаешь мои заклинаниям — почему выходит так, словно я их не произношу?
— Так получается, потому что ты их и не произносишь, — просто отвечала Химена.
Бейдизам вытаращил глаза.
— Я связала твой язык, господин, — призналась Химена. — Когда ты обращаешься к кому-либо, кроме меня, твои губы не произносят задуманных тобой слов — у тебя вырываются лишь бессмысленные слоги.
— Но почему же я этого не замечаю? — требовательно вопросил Бейдизам.
— Потому что сам-то слышишь слова, которые хочешь произнести, — пояснила Химена. — Другие же слышат сущую чепуху.
— Восхитительно! — воскликнул колдун, хотя радоваться особенно было нечему. — Но как же тогда ты понимаешь то, что я говорю?
— Когда я заклинала тебя, я сделала одно-единственное исключение, господин: когда с тобой беседую я, твоя речь становится осмысленной и твои губы слушаются тебя.
— Но если это правда... — обрадовался Бейдизам и довольно потер руки.
Заметив это, Савл одним прыжком оказался рядом с ним.
— Прекрати немедленно! Леди Мэнтрел! Он же трет свое...
Над рукой Бейдизама заклубился дым и превратился в громадного джинна с выпученными глазами и кабаньими клыками.
— Кто вызвал раба кольца?
— Я, Бейдизам! — воскликнул мавр. — Забери нас всех отсюда, о джинн! Перенеси все, что есть в этой комнате, в мой шатер за городской стеной!
Химена уже что-то пела по-испански.
— Слушаюсь и повинуюсь! — прогрохотал джинн, развернулся к Химене и Савлу и принялся размахивать руками.
А Савл выхватил из кармана какую-то засушенную травинку, обнял свободной рукой Химену за плечи и торопливо пропел:
Недотрога, недотрога —