— Но вы не можете сказать нам, жив ли он по сей день, — предположил Мэт.
— Если и жив, то на вид очень даже кажется мертвым, хотя тело его не подверглось тлену. Все обстоит именно так, если верить слухам, передаваемым друидами из уст в уста. — Марг жгла Мэта пылающим взором. — Но жив он или мертв, он принесет вам удачу, это я знаю твердо! Путь ваш ведет вас в Эрин, на остров целителей и святых, и возвращайтесь оттуда с войском Истины, дабы оно помогло вам разогнать сеятелей лжи, бесчестящих мою касту!
— По... попробую, — протянул Мэт, не отводя глаз от старухи жрицы. — Но дело явно небезопасное. Быть может, нам стоило бы оставить принцессу с вами — так ей было бы безопаснее.
— О нет! — вскричала Розамунда. — Я должна отправиться вместе с вами на поиски Бриона!
— Она права, — кивнула Марг. — Ее судьба — не в маленькой рыбацкой деревушке на берегу Бретанглии! Везите ее в Эрин, маг, пусть она обретет то, что ей предначертано!
* * *
В покоях, казалось, царил полумрак, а у кровати не горела свеча. Король Драстэн хотел приподнять руку и попросить света, но рука отказалась его слушаться. Он раскрыл рот, пошевелил губами, но издал лишь нечленораздельное мычание. Возле кровати появился принц Джон. Его отец сумел разглядеть и в сумраке. Джон наклонился к отцу и вкрадчиво проговорил:
— Занавеси на окнах открыты, отец мой, в комнате светло. Пусть лекарь осмотрит тебя. Быть может, он сумеет сделать так, что свет дня засияет ярче, но вряд ли; небо затянуто тучами.
Драстэн промямлил нечто утвердительное и успокоился. Его, как обычно, подташнивало, и с каждым днем все сильнее.
Джон отошел от кровати, его место занял королевский лекарь. Сосредоточенно нахмурив брови, он выслушал пульс короля, наклонился, внимательно заглянул Драстэну в глаза. Сдвинув брови еще сильнее, он выпрямился и пощупал живот короля.
Драстэн взвыл от боли и выпучил глаза.
— Вы давно не опорожняли кишечник, — заключил лекарь с притворной заботливостью. — Только и всего, мой повелитель, не более. Вам предписан покой и немного пива. Будем ждать.
Но как только доктор отошел от его постели, у Драстэна разболелось сердце. Он нечленораздельно выругался, распознав в тоне лекаря неискренность. А когда к кровати вместо доктора шагнул архиепископ, разболевшееся сердце Драстэна и вообще ушло в пятки. Он попытался сесть и всем своим видом продемонстрировать нежелание общаться со священником.
— Тише, тише, ваше величество, — принялся уговаривать его архиепископ. — Каждый месяц я исповедовал вас, каждую неделю давал вам причастие на протяжении шести лет. Не стоит и теперь что-то менять.
Несколько утешившись, Драстэн опустился на подушки и пробормотал нечто путаное.
— Миновал месяц, верно, и даже более месяца, — согласно кивнул архиепископ. — Ваше высочество, я прошу вас отойти в сторонку на несколько минут. Все, что поведает мне его величество, предназначено для его и моих ушей и для Господа Бога нашего.
— Но как вы поймете его слова? Ведь я должен буду разъяснить вам, что он говорит!
— Господь все поймет, — сказал архиепископ. — Я шестьдесят раз исповедовал его величество. Думаю, пойму и теперь все, что он пожелает мне поведать. Оставьте нас, ваше высочество. Предоставьте вашего отца мне и Господу Богу.
Джон вышел за дверь.
Потом архиепископ вышел из королевской опочивальни и сказал:
— Теперь вы можете войти.
Джон поспешил обратно и почувствовал запах ладана, распространенный ароматическими свечами. Торопливо подойдя к кровати отца, Джон заметил, что лоб того блестит от елея. Злорадно ухмыльнувшись, Джон наклонился к отцу.
— Так он тебя соборовал? Это он правильно сделал, старик, потому что смерть твоя близка, можешь в этом не сомневаться!
Драстэн вытаращил глаза и свирепо забормотал бессмысленные, неразборчивые слова.
— Как я смею говорить тебе об этом? — осклабился Джон. — Смею, потому что это чистая правда, старый ты козел. Через час ты уже не сумеешь никого боднуть! Наконец я избавлюсь от твоих придирок и твоей злости! Наконец я смогу жить так, как хочу! Наконец я от тебя избавлюсь!
Драстэн все же попытался привстать. Лицо его побагровело, он яростно мычал.
— «Берегись короля!» — передразнил его Джон. — Ах-ах! Все берегитесь могущественного Драстэна, перед которым все трепещут! А ну-ка, средоточие власти, возьми этот кубок!
Он вложил в пальцы отца серебряный кубок и отдернул руки. Кубок со звоном упал на пол.
— Ты даже кубок удержать не можешь, что же говорить о мече? О нет, конец пришел тем дням, когда люди боялись Драстэна, потому что самому Драстэну пришел конец. Теперь никому нет нужды тебя бояться! — Он вплотную приблизил свое лицо к лицу отца и прошипел:
— Откуда я это знаю? Оттуда, что это моих рук дело, старый ты дурень! Ведь это я принес тебе чашу с кашей и кубок с вином, это я кормил тебя с ложки отравленной кашей и поил отравленным вином! Это я отравил тебя и очень жалею о том, что позволил тебе исповедоваться перед смертью. Лучше бы тебе отправиться на тот свет со всеми твоими грехами!
Драстэн в ярости взревел. Гнев его был столь велик, что ему удалось встать с кровати, поднять руку весом с кузнечную наковальню и протянуть ее к горлу Джона. Завизжав от страха, принц отскочил подальше, закрылся руками, забился в угол, но раздутое багровое лицо его отца вдруг побелело, и король упал поперек кровати навзничь, выпучив глаза.
Джон с часто бьющимся сердцем ждал. Ему казалось, что прошло немыслимо долгое время, но он подождал еще. Наконец он решился подойти к кровати, отважился даже протянуть руку и коснуться руки отца. Он был готов отскочить в сторону и убежать, но король Драстэн не шевельнулся. Приободрившись, Джон сжал запястье отца и пощупал пульс.
Биения крови в жилах он не ощутил. Осмелев еще пуще, принц приложил пальцы к крупной вене на шее короля — кровь не билась и там. В конце концов он, трепеща, опустил веки отца. Чувство долгожданной победы переполняло Джона, на губах его заиграла дурацкая усмешка. Покопавшись в кошеле, он выудил оттуда два пенни и положил монетки на закрытые веки отца.
— Это тебе на дорожку, перевозчику заплатить! Пусть за эти медяшки он увезет твою душу подальше! Покойся с муками, отец мой, покойся в терзаниях, но покойся и никогда не возвращайся обратно!
Он много еще чего наговорил поспешным, взволнованным, злобным шепотом, но никто его не слышал — ну разве что труп отца. Наконец Джон умолк и, тяжело дыша, застыл возле трупа человека, который его так часто унижал, а одобрял лишь тогда, когда он научился огрызаться.
Затем Джон отошел от кровати, запрокинул голову и разразился беззвучным хохотом. Ему хотелось победно кричать, но он кричал шепотом, радостно сжав кулаки.
В полумраке шевельнулся гобелен. Джон различил едва слышимое трение дерева. Он опустил руки, расправил плечи, всеми силами постарался придать себе царственный вид. И все же окончательно прогнать довольную ухмылку ему не удалось.