Поросячьи глазки зверолюдей сверкнули огнем. Их безобразные лица искривились в ликующих ухмылках, а головы закивали в нетерпеливом понукании.
Спотыкаясь, шаг за шагом, лошади двинулись вперед.
Зверолюди издали победный вопль, когда их дубины обрушились, проламывая черепа лошадей. Взметнулись ввысь и обрушились секиры, вонзаясь глубоко во всадников. Люди падали, хлынула фонтаном кровь. Летели головы, трещали под большими лапами кости. Зверолюди, посмеиваясь, прошли сквозь освежеванную кавалерию, как нож проходит сквозь масло, и вломились в дверь деревенского амбара.
Барон Байчи, вассал герцога Логайра, лежал обезглавленный в грязи, и его кровь хлестала, смешиваясь с кровью кавалеристов, прежде чем ее впитала в себя жаждущая почва.
А женщины и дети деревни, сбившись в кучу на склонах за околицей, беспомощно глядели, разинув рты на свои горящие дома в то время, как корабли-драконы огибали песчаную отмель, оседая в волны от тяжести добычи.
И когда длинные суда прошли мимо мыса, ветер донес до сельчан эхо утробного смеха.
* * *
Известие принесли в столицу Раннимид к королю Туану Логайру. Король был разгневан, но не показал вида. Королева же вскипела яростью.
— Как же так! — бушевала она. — Сии дьявольские отродья опустошают огнем и мечом деревню, убивают мужчин и бесчестят женщин, и, вероятно, увозят в рабство детей — а вы что же делаете? Уж, конечно, не мстите!
Ей едва минуло двадцать, и король был ненамного старше ее, но он сидел прямой, как посох, с серьезным и спокойным лицом.
— Сколько всего убитых? — спросил он.
— Почти все мужчины деревни, Ваше Величество, — ответил гонец; горе и ужас явственно проступали на его лице. — Сто пятьдесят. Четырнадцать женщин и шестеро детей. И двадцать добрых всадников и барон Байчи.
Королева в ужасе уставилась на гонца.
— Сто пятьдесят, — прошептала она. — Сто пятьдесят. — Затем громче: — Сто пятьдесят вдов за одну ночь! И дети, шестеро убитых детей!
— Да смилостивится господь над их душами, — склонил голову король.
— Да, молись, молись! — резко бросила королева. — Молись, в то время как твои люди лежат изувеченные и истекающие кровью! — Она круто повернулась к гонцу. — А сколько обесчещенных?
— Никого, — склонил голову гонец. — Хвала Господу, никого.
— Никого, — почти механически повторила королева. — Никого? — Она стремительно повернулась к мужу. — Да что же за оскорбление такое, они презирают наших женщин!
— Возможно, они устрашились появления наших солдат... — пробормотал гонец.
Королева наградила его всем тем презрением, какое смогла втиснуть в один беглый взгляд. — И коли так, то они еще менее мужественны, чем наша порода, а наши мужчины, видит небо, достаточно хлипкие.
Гонец застыл. Лицо короля одеревенело.
Он медленно наклонился вперед, вперив взгляд в гонца.
— Скажи мне, любезный, как вышло, что целый отряд конницы не устоял перед этими пиратами?
Королева скривила губы.
— Да как еще и такое могло случиться?
Король сидел, не шевелясь, ожидая ответа.
— Колдовство, Ваше Величество. — Голос гонца задрожал. — Гнусное, черное колдовство. Всадники скакали, обреченные на смерть, так как враг наслал на них Дурной Глаз.
В помещении наступила тревожная тишина. Даже королева умолкла, так как на этой отдаленной планете суеверие могло незамедлительно стать реальностью.
Король нарушил молчание первым. Он пошевелился на троне и повернулся к тайному советнику.
Королю пришлось опустить взгляд: плечи у лорда Брома О'Берина были не менее широкими, чем у короля, но ростом он достигал едва ли двух футов.
— Бром, — распорядился король, — отправь пять рот королевской пехоты, по одной на каждого из великих лордов, чьи владения граничат с морем.
— Всего по одной роте каждому! — так и взорвалась королева. — Ты хочешь так легко отделаться, мой дорогой муж? Ты можешь выделить лишь столько своих отборных сил?
Король поднялся и обратился и стоявшему поодаль рыцарю.
— Сэр Мэрис, выводите три роты королевской гвардии. Четвертая останется здесь для охраны Ее Величества королевы Катарины. Пусть три роты соберутся через час во дворе замка, взяв провиант для долгой и трудной дороги.
— Слушаюсь, мой государь, — поклонился сэр Мэрис.
— И велите приготовить мои доспехи.
— Доспехи! — ахнула королева. — Нет, нет, о муж мой. Что ты хочешь делать?
— Да то, что должен. — Король повернулся к ней, взяв ее руки в свои. — Я король, и моему народу угрожает опасность. Я должен ехать к пепелищу той деревни и отыскать след зверолюдей. А потом я отдам приказ построить корабли и мы последуем за ними, если удастся, до их логова.
— О нет, мой дорогой повелитель! — воскликнула, цепляясь за него, Катарина. — Неужели в наших армиях недостает ратников, что и ты тоже должен ехать на смерть? О нет, милорд! Что я буду делать, если тебя... если тебя ранят?
Король привлек ее к себе и нежно поцеловал в губы.
— Ты королева, — мягко произнес он. — Ты не должна предаваться печали?.. Ты должна принять на себя тяжесть всей власти; таков уж жребий королев. И должна пребывать здесь, заботясь о нашем народе, пока я в отъезде. Так же как я должен рисковать жизнью ради блага своего народа, — таков уж жребий королей.
Он прижал ее к себе, поцеловал долгим поцелуем. Затем отошел, сцепив руки за спиной, постоял мгновенье и направился к выходу.
Его остановил смущенный кашель.
Король нахмурился и резко обернулся.
— Все еще здесь, Бром? Я думал...
— Мой государь, — перебил карлик. — Что вы приказали, я сделаю — но разве не будет больше никаких распоряжений?
Лицо короля потемнело.
В голове Брома звенела решимость.
— Если тут замешан Дурной Глаз, Ваше Величество, то дело касается ведьм.
Король отвел сердитый взгляд, сжав губы в тонкую строчку.
— Тут ты прав, Бром, — неохотно признал он. — Ладно тогда, раз надо, значит, надо. Пошли кого-нибудь к ведьмам в Северную Башню, Бром, и накажи им вызвать... — лицо его скривилось от недовольства, — ...Верховного Чародея.
* * *
Верховный Чародей в данное время сидел, прислонясь к дереву, беспечно и с наслаждением взирая то на восход, то — на жену. Каждый раз с трудом переводя взгляд, так как на обоих в высшей степени стоило поглядеть.
Солнце являло собой само великолепие, оранжево-золотое оно подымалось из маслянистой зелени верхушек сосен в розово-голубое небо; но его огненно-рыжая жена была олицетворением изящества и красоты, она тихо напевала, погрузив руки в лохань с водой для мытья посуды, стоя у кухонного очага в сухом тепле их дома-пещеры.