— И Корона — твой вернейший путь к столь грандиозным перспективам, — презрительно заметил Маршалл.
— У планов короля есть свои достоинства.
— Скажи лучше — королевы!
— Пусть даже так, — пожал плечами Д'Аугусто. — Пока они прокладывают гладкий путь, по которому пойдут и мои дети, мне все равно, что его руками ведет воля королевы.
— Даже если это урежет твою власть? Или опорочит твою честь?
— Не бесчестие — следовать за владыкой, в которого я верю! И если мне достанется не вся слава, что с того? А что до потери власти, она не столь велика, чтоб тревожить меня.
— Зато она тревожит твоего родителя! — вспыхнул Гибелли. — Он сражался, чтобы остановить руку королевы, и хоть и проиграл, но принял поражение с честью! Это королевская честь была запятнана, ибо они укрылись за кучкой нищих и ведьм! Неужели дворянин и сын дворянина может оправдать такую низость!
Грац раскрыл было рот, но Гибелли не дал ему сказать.
— А что же твои предки? Что же благородные Бурбоны, основавшие твой род? Потерпели бы они такое вмешательство в собственные дела? Стали бы они рассуждать о «народном благе».
— Их времена прошли, — сжал губы Д'Аугусто. — Их солнце закатилось. А я должен думать о своих днях и о своих сыновьях.
— Красивыми словами ты оправдываешь измену своему роду!
— Искать благополучия для моих наследников и подданных — отнюдь не измена! — возмутился задетый за живое Д'Аугусто. — И если король установит надежный мир, это убережет каждый знатный род куда лучше, чем собственная армия — подумай сам, ведь не будет больше ни соседских усобиц между лордами, ни опустошенных полей, ни крестьянских жизней, принесенных в жертву фальшивому идолу Гордости!
— Гордости? — искривились губы Гибелли. — Вот уж не думал, что тебе знакомо это слово! Зато о Чести ты наверняка не слыхал, потому что продал ее!
— Честь в том, чтобы поступать, как считаешь правым! — оборвал Д'Аугусто. — Это ты предатель — предатель Короны!
— Что? Мог ли я даже в мыслях поднять руку на Их Величества? Стыдно, сударь, думать обо мне такое! Только последний дурак осмелится думать о предательстве в замке, полном послушных ведьм, наперегонки бросающихся исполнять любое пожелание хозяина, и подслушивающих мысли всех и каждого!
— А ты, значит, насколько я понял, не дурак? — ехидно усмехнулся Д'Аугусто.
— Конечно, нет, и никто не изменник, пока не поднимет против Короля оружия.
— И когда же ты собираешься поднять?
Гибелли открыл было рот, но осекся, побагровел и свирепо уставился на Д'Аугусто.
Д'Аугусто твердо встретил его взгляд волчьим оскалом.
— Ты только что подписал бы свой смертный приговор, если бы Их Величества в самом деле использовали своих ведьм, как ты говоришь. Но нет — они уважают право своих подданных на неприкосновенность собственных мыслей и не позволяют ведьмам слушать ничьих мыслей без серьезной на то причины.
— Ты глупец, если веришь в это, — зашипел Гибелли. — Ни один правитель не удержится воспользоваться оружием подобной мощи!
Д'Аугусто покраснел.
— Наш король удержится, потому что считает закон превыше собственного каприза!
— Если ты и в самом, деле веришь в это, — процедил Гибелли, — то воистину, у тебя душонка сквайра!
Д'Аугусто побелел, как кость, и кинжал сам прыгнул ему в руку.
Гибелли выхватил свой стилет, свирепо оскалился и бросился на Д'Аугусто.
Д'Аугусто отступил в сторону, поймав Гибелли на локоть, и отбросил его назад. Гибелли взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, а Д'Аугусто тем временем укутал свою руку полой плаща, и когда Гибелли снова кинулся на него, рыча и размахивая кинжалом, он перехватил лезвие замотанной рукой.
Вокруг стола засверкали клинки и молодые дворяне с воплями набросились друг на дружку. Сталь зазвенела о сталь, острые, как бритва, клинки рассекали одежды, украшая тела кровавыми росчерками. Маршалл предательским ударом распорол Честеру ляжку, а когда тот покачнулся, грохнул его по голове табуреткой. Юноша без чувств осел наземь. Гибелли, увидев это, радостно взвыл и отпрыгнул от Д'Аугусто ради того, чтобы замахнуться и с треском опустить свою собственную табуретку на голову Граца, но Д'Аугусто встал над упавшим товарищем, заслоняя его своим телом. Гибелли торжествующе оскалился и опрокинул на Д'Аугусто стол. Тот попятился, успев отпихнуть пяткой лежащего Граца, прежде чем стол грохнется на него. После этого общая свалка распалась на отдельные пары, с кинжалами вместо шпаг и табуретками вместо щитов.
Дверь с грохотом распахнулась и медный голос взревел:
— Стоять!
Юноши замерли, все еще не сводя глаз друг с друга.
— Именем короля, сложите оружие! — прогремел возникший в дверях гном. Подбоченившись, он вошел внутрь, а следом посыпались стражники, замиравшие рядом с каждым из лордов — совсем, как расторопные лакеи, готовые услужить, однако же в стальных нагрудниках и с пиками.
— Позор, милорды! — рявкнул Бром О'Берин. — Благородные юноши тузят друг друга, как неотесанное мужичье в грязной таверне! Или вы забыли, что это — королевский замок в Раннимеде? Что король скажет вашим родителям, когда они узнают, что их дети — банда хулиганов?
Благородным юношам хватило такта выглядеть пристыженными. Однако Гибелли, ничуть не смутившись, неторопливо обернулся к Брому.
— А откуда, лорд личный советник, вы узнали, что мы бьемся?
* * *
— Но что, если они решатся, брат Альфонсо? Что тогда? — стиснув кулаки, повернулся аббат к своему секретарю.
Брат Альфонсо крепко сжал губы, прежде чем ответить.
— Они не решатся, милорд. Их Королевские Величества не осмелятся будить гнев народа.
— А-а, народ! — презрительно скривился аббат. — У народа не хватит ума пнуть и собаку, если никто не поведет его! Что значит народ в планах владык!
— Не будьте так уверены в этом, милорд, — сверкнул глазами брат Альфонсо. — Это народ помог Их Величествам усмирить восстание баронов тринадцать лет назад. Народ становится армией, и народ платит подати.
— Только если у них есть предводитель, брат Альфонсо — только если у них есть предводитель!
— Но кому, как не вашим священникам, быть их предводителями!
Аббат остановился, задумался. Затем медленно посмотрел в окно.
— Они не смогут принудить вас покинуть свое место, — продолжал брат Альфонсо. — Они не смогут объявить Греймарийскую Церковь выдумкой безумца. Ваши слуги поднимут против них народ.
— Но кто же поведет поднявшихся? — пробормотал аббат. — Это не подобает ни монаху, ни священнику.