— Таким, Ваше Величество, хотя и не столь сильным, как отец Перон. Тот колдун проникал в человеческий разум, погружал жертву в сон наяву, а потом вкладывал в разум жертвы не только свои чувства, но и свои мысли. Так он мог заставить любого повиноваться ему. Мой муж называет такое состояние «гипноз».
— Не сомневаюсь, у твоего муж нашлось бы словечко и для дара этого священника.
— Он назвал бы его «проектором», — кивнула Гвен.
— Проектор! Гипноз! — всплеснула руками Катарина. — Ерунда какая-то! Что толку в этих именах?
— Они помогают думать, Ваше Величество, — пояснила Гвен. — Когда вы видите, как два слова напоминают одно другое, вы можете понять природу вещей, которые обозначаются этими словами. Видите ли, в нашем случае проповедник служит «эмпатическим проектором», в то время как… — тут глаза Гвен зажглись — ее осенило.
Это заметила и Катарина.
— Что такое?
— Слова, слова, я же говорила! — хлопнула в ладоши Гвен. — Проповедник — проектор, но мой муж называет этим словом и колдунов, которые лепят вещи из ведьмина мха!
Она говорила о растении, которое произрастало только на Греймари, грибке с высокой телепатической чувствительностью, который мог принимать форму любой вещи, о какой только ни подумает находящийся неподалеку телепат-проектор. Гвен вихрем обернулась к Брому О'Берину.
— Лорд Личный Советник! Твои шпионы могут найти след того двухголового пса, который гнался за крестьянином по имени Пирс?
— Ну, конечно, могут, — нахмурился Бром. — Но зачем…
Тут он понял ход мыслей дочери и заулыбался.
— Будьте уверены, у меня найдутся шпионы, которые выследят логово этой твари.
— Они, должно быть, доблестные воины, коль отважатся идти по следу этого адского создания, — с нескрываемым сомнением в голосе заметила Катарина.
— Доблестные, — мрачно кивнул Бром. — Или станут такими.
* * *
Хобан прогнулся назад, разминая ноющую спину, вытер лоб, бросил взгляд на солнце. Работа была ему знакома — он махал мотыгой почти всю свою жизнь, — но ни разу прежде ему не приходилось мотыжить в долгополой красно-оранжевой рясе, и ни разу прежде он не думал, что такая работа помогает молиться усерднее. Впрочем, были занятия и похуже, и потом отец Ригори и брат Анно в один голос предупреждали его, что легкой жизни здесь не жди. Юноша снова согнулся и принялся выпалывать сорняки. Он никогда не думал, что эта скучная, монотонная работа может быть дисциплиной, упражняющей тело, освобождая ум для молитв и размышлений. Раньше его мысли просто уносились к тем радостям, что ждали его в конце дня — наесться, поболтать с друзьями, выспаться, как следует. По воскресеньям погулять с девчонками.
Он тут же прогнал эти мысли прочь. Монаху не подобает думать о женщинах, а он всерьез решил стать монахом. Он попробовал направить свои мысли в праведное русло, подумать о Боге, о святой жизни, но получалось только радоваться ровным аккуратным грядкам с капустой и удивляться прямой, как струна, меже из старых подков, рядком вкопанных в землю, окружая поле. Дойдя до межи, он только покачал головой, подивившись усилиям, ушедшим на то, чтобы окружить так все монастырские земли, не говоря уже о том, чтобы собрать столько стертых подков. Истинно монашеская черта — не считать трудов земных, ибо их мысли устремлены к миру иному! Он вздохнул и снова поднял мотыгу.
— Эй! Фермер Хобан!
Хобан вздрогнул, вскинул голову, вырванный из раздумий. Кто это? Брат Хэсти, надзиратель за полевыми работами? Нет, тот стоял в сотне футов от него, не спуская глаз с двух новеньких, что решили немного передохнуть и поболтать. А больше радом с Хобаном никого не было. Кто же?
— Да тут я, раззява! Левее, где первоцвет!
Хобан выпрямился было, потом сообразил, что брат Хэсти, куда бы он сейчас ни смотрел, следующим примется за него, и снова принялся махать мотыгой, украдкой поглядывая на кустики первоцвета.
И смотри-ка! Там и в самом деле стоял эльф, самый настоящий эльф из Маленького Народца! Больше, чем думал Хобан — в полтора фута ростом. Подбоченившись, эльф ехидно смотрел на послушника.
— Ага, заметил наконец. Не подавай виду. Пришлось изрядно подождать, пока ты не дойдешь до края. Я-то не могу зайти на поле, через эту преграду из Холодного Железа.
Ну конечно, потрясенно сообразил Хобан, эта аккуратненькая загородочка не пропустит внутрь ни одного эльфа! И тут, стоило парню вспомнить свое обещание Лорду Чародею, как все мысли о монашеской праведной жизни растаяли в дым.
— Поменьше думай об этом, — посоветовал эльф, — кругом слишком много таких, что могут подслушать твои мысли. Они терпеть не могут таких, как я, ума не приложу, за что. Уж до этого архиепископ сам бы не додумался.
— Ты прав, по-моему, — зашептал в ответ Хобан. — Я не увидел в нем ничего злого.
— Однако, если я не обманываюсь, дух зла все же витает над монастырем, — и эльф наклонил голову в сторону. — Кто же это тогда?
— Если и я не обманываюсь, то это брат Альфонсо, — ответил Хобан. — Он секретарь архиепископа и не отходит от него ни на шаг. И остальные монахи уж слишком почтительно на него смотрят, а ведь он всего лишь слуга и появился здесь недавно.
— Недавно? — нахмурился эльф. — Когда же это?
— Года три назад, если верить слухам. Сначала он брался за любую работу и работал усердно, так что скоро его знали все. А потом оказалось, что он еще умеет считать и писать, и тогда аббат назначил его келарем. И келарем он стал отличным, а потому проводил вместе с аббатом все больше времени.
— Ага, и аббат все чаще и чаще стал задумываться над отделением от Рима, — криво усмехнулся эльф. — Как с ним можно справиться?
— Уже никак! Те, кто не желал склониться перед ним, сбежали в Раннимед. А оставшиеся пресмыкаются перед братом Альфонсо.
— Странный слуга Господень, — заметил эльф. — Тогда нам придется им заняться. Когда он выходит на двор?
— Вечерами, прогуляться с Его Светлостью в саду Его Светлости.
— Стены которого так увешаны железом, что можно подумать, там кузня, — лицо эльфа посуровело. — Ну что ж, мы найдем способ… Оп!
И эльф исчез за листьями первоцвета. На грядку перед Хобаном легла чья-то тень. Он поднял голову и увидел строгую физиономию брата Хэсти.
— Хобан, ты что это мотыжишь один и тот же клочок земли вот уже четверть часа?
* * *
— Нет, мне все-таки интересно, зачем этой твари понадобилась вторая голова? — Келли МакГольдбагель присмотрелся к следу огромной лапы, отчетливо видному в пятне лунного света. — Тем псам, которых я видел, и одной-то головы было много!
— Ты уймешься? — простонал Пак. — Это не псу нужно было две головы, а тому, кто его сотворил!
— Ну и зачем?