Фели попыталась схватить меня за ухо, но я легко уклонилась. Жизненные обстоятельства научили меня совершать молниеносные движения, и я практически довела это умение до совершенства.
— Где Даффи? — спросила я, надеясь переключить ее злобное внимание.
Даффи — моя вторая сестра, на два года старше меня, в тринадцать лет она уже опытная мучительница.
— Пускает слюни на книги. Где же еще?! — Она указала подбородком на подкову из столов, расставленных на траве церковного кладбища, где Алтарная гильдия и Женский институт Святого Танкреда объединили силы, дабы устроить благотворительную распродажу подержанных книг и разнообразного хозяйственного барахла.
Фели, похоже, не обратила внимания на дымящиеся остатки палатки цыганки. Как всегда, из тщеславия она оставила очки дома, хотя ее невнимательность может объясняться просто недостатком интереса. Из практических соображений энтузиазм Фели не простирался дальше ее кожи.
— Посмотри сюда, — сказала она, поднося черные сережки к ушам. Она не могла удержаться, чтобы не похвастаться. — Французский черный янтарь. Из поместья леди Троттер. Гленда говорит, что им повезло выручить за него шестипенсовик.
— Гленда права, — заметила я. — Французский черный янтарь — это просто стекло.
Это правда: я недавно растворила жуткую викторианскую брошь у себя в химической лаборатории и обнаружила, что это сплошной кремний. Вряд ли Фели оставит это просто так.
— Английский янтарь намного интереснее, — продолжила я. — Он состоит из окаменевшей смолы араукарии чилийской, видишь ли, и…
Но Фели уже уходила, привлеченная видом Неда Кроппера, рыжеволосого помощника трактирщика из «Тринадцати селезней», который с определенной мускулистой грацией энергично бросал деревянные палки в «тетю Салли». Его третья палка расколола глиняную трубку деревянной фигуры на две равные части, и Фели оказалась рядом с ним как раз вовремя, чтобы заполучить призового медвежонка, которого ей вручил ужасно краснеющий Нед.
— Есть что-нибудь, стоящее спасения от костра? — спросила я у Даффи, прилипшей к тому, что, судя по пожелтевшим страницам, могло оказаться первым изданием «Гордости и предубеждения».
Хотя маловероятно. Целые библиотеки шли в утиль во время войны, и нынче мало что осталось для благотворительных распродаж. То, что не продадут до конца летнего сезона, в Ночь Гая Фокса [3] вынесут из подвала приходского зала, свалят на траву и сожгут.
Я склонила голову набок и бросила быстрый взгляд на кучу книг, уже отложенных Даффи: «На санях и лошадях к отверженным сибирским прокаженным», [4] «Естественная история» Плиния, «Мученичество человека» [5] и первые два тома мемуаров Джакомо Казановы — жуткая мура. Разве что за исключением Плиния, написавшего пару потрясных абзацев о ядах.
Я медленно шла вдоль стола, проводя пальцем по книгам, расставленным корешками вверх: Этель Делл, Э. Делафильд, Уорик Дипинг… [6]
Как-то раз я заметила, что фамилии большинства великих отравителей начинались с английской буквы «С», а теперь все эти писатели начинаются на «Д». Я опять кое-что нащупала? Некую тайну вселенной?
Я зажмурилась и сосредоточилась: Диккенс… Дойл… Дюма… Достоевский — я видела их всех в то или иное время в руках Даффи.
Сама Даффи собиралась стать писательницей, когда вырастет. С имечком Дафна де Люс у нее не было шансов потерпеть неудачу!
— Дафф! — начала я. — Ни за что не догадаешься…
— Тихо! — рявкнула она. — Я же велела тебе не говорить со мной, когда я читаю.
Моя сестра бывает весьма противной свиньей, когда захочет.
Так было не всегда. Когда я была маленькой, например, и отец рекрутировал Даффи следить, чтобы я молилась на ночь, она научила меня читать молитвы на испорченной латыни, и мы катались на плотно набитых подушках, смеясь до упаду.
Но с годами между моими сестрами и мной что-то изменилось.
Немного обиженная, я потянулась к томику, лежащему наверху стопки, — «Зеркалу для Лондона и Англии». Эта книга, подумала я, понравится Фели, потому что она сходит с ума по зеркалам. Может, я сама ее куплю и сохраню до того маловероятного дня, когда мне может захотеться сделать ей подарок или приношение в знак мира. Случались и более странные вещи.
Листая страницы, я сразу же увидела, что это не роман, а пьеса с именами персонажей и их репликами. Кто-то по имени Адам разговаривал с клоуном:
«…кружка эля без девицы — что ж, увы, все равно что яйцо без соли или копченая селедка без горчицы».
Какой прекрасный девиз для кое-кого, подумала я, бросая взгляд туда, где Нед слегка прикасался губами к шее моей сестры, а она делала вид, что не замечает. Не раз я видела, как Нед занимается работой по хозяйству во дворе «Тринадцати селезней» с высокой пивной кружкой, наполненной элем, — а временами еще и рядом с Мэри Стокер, дочерью хозяина. С неожиданным изумлением я осознала, что без эля или женщины поблизости Нед кажется каким-то неполным. Почему я раньше этого не замечала? Возможно, словно доктор Ватсон по радио в «Богемском скандале», временами я смотрю, но не вижу. Это надо осмыслить.
— Твоя работа, полагаю? — внезапно сказала Даффи, отложив одну книгу и взяв другую. Она указала в сторону кучки деревенских жителей, глазевших на дымящиеся руины палатки цыганки. — Там будто написано, что это Флавия де Люс.
— Иди к черту, — заявила я. — Я собиралась помочь тебе отнести твои дурацкие книжонки домой, но теперь будешь переть их на себе.
— О, прекрати! — сказала она, хватая меня за рукав. — Будь добра, воздержись. Струны моего сердца играют «Реквием» Моцарта, и предательская слеза выступила на правом глазу во время нашего разговора.
Я побрела в сторону, беззаботно насвистывая. Разберусь с ее дерзостью позже.