Четыре слова. Не три, а четыре, но значение этих слов даже сам Урджин до конца еще не смог понять. Он принял это решение не потому, что она его попросила, и не потому, что спасти беззащитного мальчишку было гуманным решением. Просто он почувствовал, что вопреки его желаниям, ее боль нашла пристанище в его существе, и это было невыносимо. И тут впервые мысль о том, что он просто любит ее, посетила Урджина.
Любовь — это слово не из его словаря. И сейчас он не хотел признаваться самому себе, что эта маленькая, но далеко не хрупкая женщина одной просьбой способна подвести черту под его собственными убеждениями и заставить наследника Империи и вполне здравомыслящего мужчину по собственной воле нестись неизвестно куда и ради чего, только потому, что это очень важно для нее.
— Мы полетим на моем корабле.
— Но мой меньше, — возразила Эста, — и в поселении его все знают.
— В этом-то и проблема. Я уверен, что это ловушка. И расставлена она специально для тебя. Нет. Мы полетим на моем корабле и возьмем с собой не только небольшой вооруженный отряд, но и эти твои мотоциклы.
— Нужно сказать Назефри, что мы летим.
— Пусть Назефри останется на Олмании.
— Это не в моей власти, Урджин, приказать ей. Кроме того, ее помощь пригодится. Мы часто попадали в переделки вместе, и ни разу не подвели друг друга.
— Назефри должна остаться здесь.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? С чего такое беспокойство о Назефри? Между прочим, она прекрасно может постоять за себя.
— Если улетим мы все — это привлечет внимание окружающих, и об этом доложат твоему дяде. Пусть Назефри останется здесь, как гарантия того, что ничего серьезного не произошло. Ведь ты обычно всегда посещаешь Навернию вместе с сестрой?
— Ладно, что-то в этом есть.
— Что-то рациональное?
— Да, Урджин, нечто разумное. Я не рассуждаю долго в таких ситуациях.
— Я заметил, малыш. Давай поспешим, ведь для твоего Таймо дорога каждая минута.
Новость о том, что она останется в резиденции на Олмании, Назефри восприняла совершенно спокойно. Возможно, на нее подействовали доводы Урджина, но Эста догадывалась, что сестра что-то задумала.
Тридцать минут спустя они летели на Навернию.
— Почему все пути всегда ведут на эту планету? — спросил Урджин, оставшись наедине с Эстой в зале совещаний своего корабля.
— Этот мальчик — наверниец, и его приемные родители тоже навернийцы, — ответила Эста. О том, что я навещаю его, знали считанные люди.
— Кто конкретно?
— Я, Стефан, Назефри, дядя Науб и Зафир.
— И это все?
— Ну, возможно, еще советники.
— Сколько их на Олмании?
— Всего десять. По одному представителю с континента.
— Значит, можно утверждать, что вся Олмания знала, куда ты летаешь каждый месяц.
Эста ничего не ответила, только глубоко вздохнула.
— Мне интересно еще вот что, — продолжал рассуждать Урджин. — Кто покушался на тебя на Доннаре в торговом центре?
— Почему все Вы утверждаете, что целью была именно я? Возможно, им нужна была Сафелия? Может это были повстанцы?
— На Доннаре нет сопротивления.
— Везде есть сопротивление. Даже на Олмании. Думаю, Доннара не стала исключением.
— Не стала, пока отец не уничтожил целый поселок мирного населения, предположительно связанный с группой повстанцев. После этого мы уже десять лет ни о ком из них не слышали.
— Просто так, взял и уничтожил?
— Не просто так, а по одному, транслируя убийства по сети. Он не пощадил никого, ни женщин, ни детей.
— О, Господи! — воскликнула Эста и зажала ладонью рот.
Урджин подошел к ней, отнял руку от лица и тихо, но вкрадчиво, пояснил:
— Я ничего не знал об этом. В это время нас с Камилли не было на Доннаре. Я не имею права судить отца за его поступки, но сам бы я не смог так поступить. Повстанцы ежегодно совершали несколько терактов, в результате которых погибали мирные жители, и дети не были исключением. Отец разобрался с ними их же оружием, и это принесло свои плоды. Я не хочу, чтобы этот поступок ты записала на мой счет.
Она посмотрела на него и так же тихо ответила:
— Я бы никогда не смогла поверить в то, что это сделал ты. Кто угодно, но только не ты.
— Почему?
— Ты не такой, как твой отец. Это было видно сразу, как только я впервые мельком увидела тебя на одном из заседаний Межгалактического Совета.
— Мы встречались раньше?
— Нет, по крайней мере, я приложила к этому все усилия.
— Но зачем?
— Ты отказался от навязанной малолетней жены. Я знала, что ты был влюблен в Клермонт, и потому не приехал на собственную свадьбу.
— Я никогда не любил Клермонт.
— Я знаю лишь то, что ты позволяешь мне узнать. Но речь сейчас не об этом. В то время мне было двадцать лет, и ты все еще жил вместе с ней. Я не хотела ранить свое самолюбие еще сильнее, чем это сделал ты. Что бы ты сказал мне? Что сделал? Отвернулся и ушел, или отделался сухой фразой, вроде "приятно познакомиться"? Я ведь была уверенна, что ты не прилетишь за мной в назначенный срок.
— Но я прилетел…
— Но ты прилетел, — едва слышно повторила она.
— Камилли с Сафелией в тот день видели тебя и Назефри.
— Когда?
— Во время приема они вышли прогуляться и застали твое возвращение. Камилли сказал, что тебе было плохо.
— Да, я попала в энергетическую ловушку. Боль была жуткая, но Стефан довольно быстро исправил положение.
— А если бы он не сумел?
— Скорее всего, в тот день ты бы освободился от своих оков и стал вдовцом, — усмехнулась Эста.
— И как ты себя чувствовала, когда вышла с братом ко мне?
— Врач накачал меня чем-то, так что я вообще ничего не чувствовала, да и соображала, если честно, тоже с трудом.
— Однако осадить Сафелию все же сумела.
— Сама не знаю, как у меня это получилось. Наверное, ненависть к тебе и всему, что с тобой связано, ненадолго просветлила мой разум.
— Ты и сейчас меня ненавидишь?
— Глупый вопрос, Урджин. А ты сам как считаешь?
— Думаю, что ты до сих пор ненавидишь все, что со мной связано, а меня так и не простила за прошлое.
— Нет, не простила. Однако, утверждать, что я ненавижу все, что с тобой связано, я бы не стала. Мне нравятся Сафелия и Камилли, и твоя мать. Твоя родная планета просто великолепна. В обычаях я пока не сильна, но это не столь важно.