Затем, словно окрепнув под переменившимся ветром, сны его стали более материальными; теперь это были некие переменчивые реальности, до которых при желании он мог бы дотянуться. Все вокруг него померкло, и он оказался в ином времени и месте — в таком, которое казалось ему одновременно и чужим, и знакомым, словно он уже побывал здесь когда-то, а потом совсем об этом забыл.
Эрагон открыл глаза, но привидевшиеся ему образы никуда не исчезли; неясные, невнятные, они толпились вокруг, затмевая реальную действительность, и он понял, что только что видел необычный, возможно вещий, сон.
Перед ним расстилалась темная и пустынная долина, и через нее протекала река, медленно катившая свои воды на восток; в свете полной луны эта река была похожа на полосу черненого серебра… И по этой безымянной реке плыл корабль, высокий и горделивый, с белоснежными парусами, полностью поднятыми… Затем возникли ряды каких-то воинов, вооруженных копьями, и между этими рядами ходили двое в плащах с капюшонами, и все это было похоже на некий торжественный ритуал. В воздухе сильно пахло листвой ив и тополей. В душе царило странное ощущение миновавшего горя… Затем послышался крик мужчины, исполненный тоски и отчаяния, вспыхнула блестящая чешуя, и какое-то беспорядочное движение скрыло все вокруг.
И больше ничего — только тишина и чернота.
Эрагон протер глаза и обнаружил, что видит перед собой внутреннюю сторону крыла Сапфиры. Он вздохнул полной грудью — он и не заметил, что от волнения задерживает дыхание, — и дрожащей рукой вытер с глаз слезы.
Он не мог понять, почему этот сон так сильно на него подействовал.
«Не было ли это предчувствием? Или чем-то, что происходит в настоящий момент? И почему это так для меня важно?»
После этого уснуть он, разумеется, больше уже не мог. Былые тревоги нахлынули с новой силой, не давая ему передышки, вгрызаясь в душу, как стая голодных крыс, и каждый их укус, казалось, заражал его каким-то медленно действующим ядом.
Стараясь не разбудить Сапфиру, он выполз из-под ее крыла и побрел к себе в палатку.
Ночные Ястребы, естественно, тут же вскочили, увидев его. Их командир, крепко сколоченный мужчина с крючковатым носом, вышел вперед, приветствовал Эрагона и спросил:
— Не нужно ли тебе чего, Губитель Шейдов?
Эрагон смутно припоминал, что зовут этого человека Гарвен. Насуада вроде бы рассказывала ему, что этот Гарвен лишился чувств и чуть ли не рассудка, осмелившись заглянуть в мысли эльфов. Теперь он, похоже, был вполне здоров, хотя взгляд у него, пожалуй, и впрямь был несколько туманным. Но Эрагон не сомневался, что Гарвен вполне способен выполнять свои обязанности, иначе Джормундур никогда бы не позволил ему занять прежний пост.
— Спасибо, мне ничего не нужно, капитан Гарвен, — тихо сказал Эрагон, потом спросил: — Скольких Ночных Ястребов убили сегодня ночью?
— Шестерых. Всю ту смену. Нас, пожалуй, маловато осталось, но мы в самое ближайшее время постараемся найти нашим погибшим товарищам достойную замену. И потом, нам понадобятся еще люди: мы бы хотели удвоить твою охрану. — В туманных глазах Гарвена явственно читались боль и тоска. — Ее-то мы уберечь не сумели! Ах, Губитель Шейдов, если бы нас было больше, может быть, мы и…
— Мы все не сумели ее уберечь, — мягко возразил Эрагон. — А если бы вас там было больше, то больше бы и погибло.
Гарвен явно был с этим не согласен, но спорить не стал и согласно кивнул, хотя выражение лица у него осталось все таким же несчастным.
«Это я не сумел ее уберечь», — думал Эрагон, ныряя в свою палатку. Он присягал Насуаде на верность; его долг был защищать ее; и, может быть, это был скорее его долг, чем Ночных Ястребов. И все же в тот самый редкий миг, когда ей действительно нужна была его помощь, он оказался не в состоянии спасти ее.
Он злобно выругался про себя.
Будучи ее преданным слугой, он обязан был найти способ спасти ее, не взирая ни на что! Однако он понимал: Насуада ни за что не захотела бы, чтобы он ради нее оставил варденов без защиты. Она бы предпочла страдать и умереть, но не позволила бы, чтобы из-за ее отсутствия было уничтожено то, чему она посвятила всю свою жизнь.
Эрагон снова выругался и стал ходить взад-вперед по тесной палатке.
«Я — предводитель варденов».
Только теперь, когда Насуада была похищена, он по-настоящему понял, что она была не просто предводительницей варденом, не просто его госпожой и его командиром, она стала ему настоящим другом, и он испытывал ту же настоятельную потребность защищать ее, какую часто испытывал по отношению к Арье. Однако же, если бы он прямо сейчас попытался это сделать, это, скорее всего, стоило бы варденам поражения в войне с Гальбаториксом.
«Я — предводитель варденов».
И Эрагон подумал обо всех тех, за кого теперь нес ответственность: о Роране и Катрине, об остальных жителях Карвахолла, о сотнях воинов, вместе с которыми сражался, о гномах, о котах-оборотнях и даже об ургалах. Все они теперь находились под его командованием, все зависели от него и от того, насколько правильные решения он примет, чтобы победить Гальбаторикса.
От этих мыслей сердце у него забилось так быстро, что потемнело в глазах. Чтобы не упасть, он ухватился за центральный шест и постоял немного, вытирая пот, выступивший на лбу и над верхней губой.
Больше всего ему хотелось поговорить с кем-нибудь по душам. Он уже подумывал, не разбудить ли Сапфиру, но отбросил эту идею. Ее отдых был куда важнее; да и незачем ей выслушивать его жалобы. Не хотелось ему нагружать своими проблемами и Арью с Глаэдром, ведь они все равно никак не могли эти проблемы разрешить. Впрочем, Глаэдр вряд ли проявил бы должное сочувствие, слушая его; их последний обмен мнениями был довольно-таки колючим.
Эрагон снова принялся мерить шагами узкое пространство палатки; три шага вперед, поворот, три шага назад, поворот, и все сначала.
Перевязь Белотха Мудрого он утратил. Он позволил Муртагу и Торну захватить в плен Насуаду. А теперь еще и оказался во главе варденов!
Снова и снова одни и те же мысли продолжали крутиться у него в голове, и каждый новый их поворот усиливал его беспокойство. У него было такое ощущение, словно он попал в лабиринт, не имеющий конца, и за каждым поворотом там таятся чудовища, готовые на него прыгнуть. Несмотря на все то, что он говорил на совете с Ориком, Оррином и другими, он совершенно не представлял себе, как вардены и их союзники сумеют одолеть Гальбаторикса.
«Мне вряд ли удастся хотя бы спасти Насуаду. Даже если б у меня теперь была свобода выбора и я мог бы броситься следом за нею. — Горечь захлестывала его душу. Задача, стоявшая перед варденами, казалась абсолютно безнадежной. — Почему нам непременно должна была выпасть такая участь?» — Он снова выругался и с силой прикусил губу, чтобы заглушить невыносимую душевную боль.
Потом перестал мерить шагами палатку и рухнул на землю, обхватив голову руками.