Затем Эрагон приказал Гарвену разбудить всех Ночных Ястребов и привести их к нему, по возможности соблюдая строжайшую секретность. Когда вся честная компания собралась возле палатки, Эрагон объяснил своей разношерстной охране, состоявшей из людей, гномов и ургалов, почему он и Сапфира улетают, хотя и утаил от них подробности и цель этого путешествия. Затем он объяснил им, как именно эльфы намерены скрыть их отсутствие, и заставил всех поклясться на древнем языке, что все это будет сохранено в тайне. Ночным Ястребам он полностью доверял, но, как известно, лишняя осторожность никогда не помешает, если дело касается Гальбаторикса и его шпионов.
Затем Эрагон и Арья посетили Оррина, Орика, Рорана и колдунью Трианну. Как и Ночным Ястребам, каждому из них они объяснили ситуацию и от каждого потребовали соответствующей клятвы хранить молчание.
Король Оррин, как и ожидал Эрагон, оказался самым трудным орешком. Он выразил яростное возмущение по поводу отлета Эрагона и Сапфиры на Врёнгард и еще довольно долго на эту тему распространялся. Он поставил под вопрос храбрость Эрагона, а также ценность тех сведений, которые сообщил Солембум, и даже пригрозил, что вместе со своей армией покинет лагерь варденов, если Эрагон с Сапфирой будут продолжать заниматься «подобными глупостями». Понадобилось не менее часа всевозможных угроз, лести и уговоров, чтобы уговорить Оррина, но даже и после этого Эрагон отнюдь не был уверен, что взбалмошный король не выкинет еще какой-нибудь фортель.
Орика, Рорана и Трианну убедить удалось гораздо быстрее, однако Эрагону и Арье все же пришлось потратить неразумно много, с точки зрения Эрагона, времени на разговоры с ними. Нетерпение делало его резким и беспокойным; ему хотелось уже быть в пути, и каждая потраченная минута лишь усиливала это желание.
Пока они с Арьей ходили из палатки в палатку, Эрагон — благодаря мысленной связи с Сапфирой — понял, что Блёдхгарм и другие эльфийские заклинатели уже начали негромко и мелодично «выпевать» свои заклинания, лежавшие в основе всех их магических действий, подобно основе ткани, являющей собой поверхность реального мира.
Сапфира все это время оставалась возле палатки Эрагона, окруженная эльфами, которые стояли, вытянув руки и касаясь друг друга кончиками пальцев, и пели. Целью этого длинного и весьма сложного заклинания был сбор визуальных впечатлений, необходимых для создания наиболее правдоподобного двойника Сапфиры. Даже самому опытному магу сложно имитировать внешний облик эльфа или человека, а уж облик дракона достойным образом воспроизвести еще труднее, если учесть особенности синей сверкающей чешуи Сапфиры. Однако еще труднее, как объяснил Эрагону Блёдхгарм, воспроизвести то, как воздействует Сапфира с ее немалым весом на окружающие предметы, чтобы каждый раз, когда ее двойник будет взлетать или приземляться, это выглядело достаточно правдоподобно.
Когда Эрагон с Арьей наконец обошли всех, ночь уже начала сменяться утренней зарей, и край солнца показался над горизонтом. При свете солнечных лучей нанесенный лагерю ущерб казался еще более ужасным.
Эрагону хотелось уже отправиться в путь, но Джормундур настоял на том, чтобы он обратился к варденам хотя бы один раз в качестве их нового предводителя.
И вскоре Эрагон обнаружил, что стоит на перевернутой повозке, а перед ним — огромное поле обращенных к нему лиц, и человеческих, и принадлежащих иным расам. Более всего в эти минуты ему хотелось оказаться как можно дальше от этого поля и ничего варденам не объяснять.
Он помнил, правда, что сказал ему Роран накануне:
«Ты только не думай, что они тебе враги, и ничего с их стороны не опасайся. Они же готовы любить тебя, Эрагон. Да они и так тебя любят. Скажи им все честно и прямо, но в любом случае держи свои сомнения при себе. Это самый простой способ завоевать их расположение. Они будут напуганы и растеряны, когда ты скажешь, что Насуада похищена. Дай им уверенность, в которой они так нуждаются, и они пойдут за тобой куда угодно, даже во дворец Гальбаторикса».
Но, несмотря на то что Роран искренне пытался подбодрить его, Эрагон по-прежнему чувствовал себя очень неуверенно. Ему редко доводилось обращаться к столь большому Собранию народа, в лучшем случае перед ним оказывалось несколько рядов воинов. И сейчас, когда он смотрел на огромную толпу стоявших перед ним дочерна загорелых, истерзанных боями воинов, ему казалось, что легче в одиночку сразиться с сотней врагов, чем вот так стоять перед толпой и ждать, что непременно будешь обречен на всеобщее неодобрение.
Пока он не открыл рот и не начал говорить, он не знал, что именно скажет собравшимся. Но стоило ему начать, слова сами полились у него изо рта, но он был так напряжен. что не особенно запомнил, что именно сказал. Все выступление перед варденами казалось ему потом словно окутанным неким туманом; больше всего ему запомнились жара и стоны варденов, когда они узнали о судьбе Насуады. И пожалуй, одобрительные хриплые крики, которые переросли в оглушительный рев, когда он призвал их к победе и закончил свою речь. А потом, с облегчением спрыгнув с повозки, пошел туда, где ждали его Арья, Орик и Сапфира.
И стражники тут же окружили их всех плотным кольцом, заслонив от толпы и отгоняя тех, кто непременно желал лично поговорить с Эрагоном.
— Хорошо сказал, Эрагон! — похвалил его Орик, хлопнув по плечу.
— Правда? — с недоверием спросил Эрагон, испытывая легкое головокружение.
— Ты был в высшей степени красноречив, — подтвердила Арья.
Эрагон лишь пожал плечами; он был растерян. Его смущало то, что Арья знала почти всех предводителей варденов и прекрасно понимала, что Аджихад или Дейнор, предшественник Аджихада, выступили бы гораздо лучше, и не думать об этом он не мог.
Орик потянул его за рукав. Эрагон наклонился к нему, и гном очень тихо, так что шум толпы почти заглушал его голос, сказал:
— Я надеюсь, что цель твоего путешествия — что бы это ни было — стоит такого риска, дружище. Будь осторожен, береги себя и никому не позволяй прикончить ни тебя, ни Сапфиру. Договорились?
— Я постараюсь, — улыбнулся Эрагон, и тут Орик удивил его: он схватил его за руки и, притянув к себе, заключил в грубоватые объятия.
— Пусть Гунтера хранит тебя в пути и на острове, — сказал он. А потом, шлепнув ладонью по боку Сапфиры, прибавил: — И тебя, Сапфира, пусть хранит наш бог! Благополучного вам обоим путешествия!
Сапфира ответила ему негромким доброжелательным гудением.
Эрагон смотрел на Арью и никак не мог придумать, что бы сказать ей на прощание, кроме самых банальных слов. Красота ее глаз по-прежнему завораживала его; похоже, то воздействие, которое ее взгляд всегда производил на него, и не думало со временем ослабевать, напротив, становилось только сильнее.
А потом Арья взяла его обеими руками за щеки и один раз поцеловала — в лоб.
И Эрагон окончательно лишился дара речи.
— Гулиа вайзе медх оно, Аргетлам (Да пребудет с тобой удача, Серебряная Рука), — сказала Арья, потом опустила руки и чуть отступила назад, но Эрагон тут же снова схватил ее за руки и сжал их.