Как только всадник оказался на достаточно близком расстоянии, Роран крикнул ему:
— Эй, там все в порядке? На вас что, было нападение?
Но, к досаде Рорана, тот продолжал молчать, пока не подъехал к нему почти вплотную. Лишь на расстоянии двух шагов от него он спрыгнул с коня и, вытянувшись во весь рост, точно тонкая сосна, выросшая в темном лесу, воскликнул:
— Капитан! Господин мой, я должен сказать…
Только тут Роран увидел, что это совсем еще мальчишка, тот самый худощавый юноша, который принял у него поводья, когда он впервые въехал в лагерь. Впрочем, то, что он его узнал, особого значения не имело, и Роран нетерпеливо поторопил гонца:
— Ну же, говори, в чем дело? У меня не так уж много времени. Да говори же скорее!
— Господин мой, меня послал Хамунд и велел передать, что мы нашли все необходимые баржи и теперь он строит салазки, чтобы перетащить их по суше в другой канал.
Роран с облегчением вздохнул, кивнул парнишке и сказал:
— Это хорошо. А помощь ему не требуется? Он успеет вовремя?
— Нет, не требуется, господин мой!
— И это все?
— Да, господин мой!
— Тебе совершенно не нужно все время называть меня «господин мой». Один раз сказал и хватит. Понял?
— Да, господин мой… ну, да… то есть да, конечно.
Роран подавил улыбку.
— Ты отлично справился с поручением, молодец! А теперь ступай и поешь чего-нибудь, а потом скачи на шахту. Узнаешь, что там и как, а потом вернешься и мне доложишь. Нам надо знать, что они там успели сделать.
— Хорошо, гос… простите, господин мой… То есть я не хотел… Я лучше прямо сейчас поеду, капитан! — На щеках парнишки от волнения вспыхнули два алых пятна, он даже заикаться начал. Поклонившись Рорану, он быстро вскочил на коня и рысцой двинулся в сторону побережья и шахт.
Его сообщение заставило Рорана задуматься. Он снова вспомнил, что, хоть им и повезло и они выиграли в этом поединке хитростей и уловок, сделать все-таки нужно еще очень много.
Собравшимся вокруг него воинам он сказал:
— Возвращайтесь в лагерь, к раненым. И еще. Мне нужно, чтобы вокруг лагеря к вечеру были выкопаны два ряда траншей. Эти желтопузые, — Роран имел в виду золотистые туники солдат Империи, — могут передумать и снова пойти на нас в атаку, и мне бы хотелось быть к этому готовым.
Некоторые даже застонали, услышав, что снова нужно рыть траншеи, но остальные, похоже, восприняли приказ Рорана вполне доброжелательно.
Карн шепнул ему:
— Ты же не хочешь, чтобы они к завтрашнему утру совершенно выбились из сил?
— Да, я все понимаю и, конечно, не хочу этого, — Роран тоже отвечал очень тихо, — но лагерь просто необходимо укрепить. И потом, так они не будут думать, что тут у нас только что происходило. Ничего, даже если они и устанут. Сражение, если оно состоится, придаст им сил, так всегда бывает.
…Для Рорана день промелькнул незаметно. Он то сосредоточенно обдумывал очередную неотложную проблему, то помогал варденам рыть траншеи, но как только лишался необходимости обдумывать сложившуюся ситуацию и свой план, время словно замедляло свой бег и еле тянулось. Люди работали хорошо и дружно — тем, что он спас их от налета кавалеристов, он, безусловно, завоевал их преданность и верность куда лучше, чем любыми словами. Но Рорану отчего-то все время казалось, что, несмотря на все их усилия, они не успеют закончить подготовку к завтрашнему сражению, до которого оставалось всего несколько часов.
Весь день до самого вечера противное ощущение беспомощности все сильней охватывало Рорана, и в душе он уже проклинал себя за то, что решился на выполнение такого сложного и честолюбивого плана.
«Мне нужно было с самого начала понять, что у нас попросту не хватит времени», — думал он. Но теперь было уже слишком поздно что-либо менять. Им оставалось толь ко делать все, что было в их силах, и надеяться на лучшее Возможно, этот рискованный план все же сумеет помочь им обрести победу, несмотря на все допущенные им, Рораном, ошибки.
Когда спустились сумерки, в охватившей Рорана неуверенности блеснула вдруг слабая искорка оптимизма, потому что подготовка к завтрашним событиям стала вдруг с неожиданной быстротой подходить к концу. И когда через пару часов стало уже совершенно темно и над головой ярко светили звезды, Роран обнаружил, что стоит возле мельниц вместе с семью сотнями варденов, и все задуманное им сделано на совесть, и теперь нужно действовать решительно, если они действительно хотят завтра взять Ароуз.
Роран даже негромко засмеялся от облегчения и гордости, немного стыдясь того неверия, с которым только что относился к собственным планам и отчаянным усилиям своих соратников.
Поздравив собравшихся вокруг него воинов с успешным завершением подготовительных работ, он велел всем вернуться в палатки и хорошенько выспаться.
— На рассвете идем на штурм! — сказал он напоследок, и все радостно загудели, несмотря на смертельную усталость.
В ту ночь Роран спал чутко, поверхностно, и сны ему снились тревожные. Он так и не смог полностью расслабиться. Роран понимал всю важность грядущей битвы, ведь его, вполне возможно, ранят во время сражения, как это уже не раз бывало, а может, и убьют. Эти две мысли создавали такое напряжение в его душе и теле, что он спиной, позвоночником, чувствовал, будто его, точно пойманную на крючок рыбу, то и дело вытягивают из глубин темных неясных снов на поверхность.
Роран мгновенно очнулся ото сна, услышав, как возле его палатки что-то глухо ударилось о землю.
Он открыл глаза и уставился на ткань у себя над головой. Внутри было почти темно; что-то можно было различить лишь благодаря проникавшему сквозь щели в пологе свету горевшего снаружи рыжего факела. Воздух показался Рорану каким-то особенно холодным, мертвящим, словно он был похоронен глубоко под землей в какой-то пещере. Который час, он не знал, но явно глубокая ночь, потому что не слышно было даже ночных зверьков; наверное, даже они уже вернулись в норы и легли спать. В такой час в лагере никто не должен был бы бодрствовать за исключением постовых, но никаких постовых поблизости от палатки Рорана не было.
Стараясь дышать как можно реже и тише, Роран прислушался, ожидая, что рядом раздастся еще какой-нибудь шум. Но громче всего стучало его собственное сердце по мере того, как все сильней и сильней натягивалась у него внутри струна той тревоги, что всю ночь не давала ему покоя.
Прошла минута.
Затем вторая.
И когда Роран уже решил, что все это ему просто показалось и нет и не было никаких причин для тревоги, когда даже бешеный стук его сердца стал понемногу затихать, на входное отверстие палатки упала чья-то тень, заслонив собой падавший от факела луч света.