«А также передай Насуаде, чтобы она немедленно начинала штурм. Через несколько минут мы будем у южных ворот. Если, когда мы их откроем, варденов там не окажется, то вряд ли нам удастся спастись», — успел напоследок сказать Эрагон.
Холодный, влажный, полный утреннего тумана воздух так и свистел у Сапфиры в ушах, когда она, спикировав с высоты, устремилась к этой крысиной норе, к этому проклятому городу, уже наполовину освещенному встающим солнцем. Низкие солнечные лучи придавали несколько странный вид этим пропахшим древесным дымом домам. Казалось, будто они сделаны из двух половинок яичной скорлупы — черной и белой; черной казалась та половина, что находилась в тени.
Похожий на волка эльф, сидевший на спине у Сапфиры, что-то кричал ей, но голодный жадный ветер тут же хватал его слова и уносил их прочь, и она не могла понять, что он ей кричит. Тогда он принялся задавать ей вопросы с помощью своего эльфийского, полного странных песен, разума, но она не дала ему завершить этот нелепый допрос и быстренько прервала его, сообщив о просьбе Эрагона, и попросила поднять по тревоге Насуаду с ее варденами, ибо действовать нужно было незамедлительно.
Сапфира представления не имела, как та тень, которой придали облик Эрагона, сможет хоть кого-то обмануть. Этот «двойник» имел совсем иной запах, чем ее сердечный друг, и мысли у него были совсем иными, чем у Эрагона. Однако же на двуногих этот «Эрагон» производил должное впечатление, а им, собственно, и обмануть-то нужно было всего лишь двуногих.
У левой окраины крысиной норы под названием Драс-Леона Сапфира видела сверкающую красную тушу Торна, распростершегося на крепостной стене над самыми южными воротами. Торн как раз поднял свою алую башку, явно заметив, как она стремительно — так что все кости можно было запросто переломать! — приближается к земле. Собственно, этого она и ожидала. Ее чувства по отношению к Торну были слишком сложны, чтобы их можно было передать в нескольких словах. И она каждый раз, думая о нем, испытывала какое-то странное смущение, какую-то неуверенность — в общем, нечто такое, к чему она совершенно не привыкла.
Тем не менее Сапфира отнюдь не собиралась ему уступать. Напротив, она была твердо намерена во что бы то ни стало одержать над ним верх.
Когда темные каминные трубы и островерхие крыши домов стали быстро к ней приближаться. Сапфира шире раскрыла крылья, чувствуя усилившееся напряжение в груди и плечах, и несколько замедлила спуск. Оказавшись всего в нескольких сотнях футов от крыш тесно стоящих городских домов, она вдруг снова резко взмыла вверх и тогда наконец полностью развернула крылья и воспарила, приостановив свое стремительное снижение, однако этот маневр дался ей нелегко: на мгновение ей показалось, что сейчас ей ветром попросту вывернет крылья из плечевых суставов.
Сапфира шевельнула в воздухе хвостом, восстанавливая равновесие, и стала плавно кружить над городом, пока не высмотрела внизу эту пещеру черного сорокопута, заросшую терном, где жуткие, совершенно обезумевшие жрецы в черном приносили кровавые жертвы своим еще более жутким богам. Сапфира снова сложила крылья и, стрелой пролетев вниз несколько десятков футов, с чудовищным грохотом приземлилась прямо на крышу храма.
Вонзив когти в черепицу, чтобы удержаться от скольжения и не рухнуть на проходившую внизу улицу, Сапфира, откинув голову назад, издала самый громкий рев, на какой была способна, бросая вызов всему окружающему миру и тем, кто этот мир населяет.
Рядом с логовом черного сорокопута, высоко на башне, продолжал звонить колокол, и этот звон действовал Сапфире на нервы. Изогнув шею, она выпустила в сторону назойливого колокола струю сине-желтого пламени, но башня не загорелась, поскольку была каменной. Зато веревка и деревянные балки, поддерживавшие колокол, вспыхнули мгновенно, и через несколько секунд колокол с грохотом провалился куда-то внутрь.
Это доставило драконихе некоторое удовольствие. Впрочем, и смотреть, как двуногие с воплями бросаются врассыпную и удирают подальше от башни, тоже было приятно. В конце концов, она лишь показала им, что дракона им следует бояться, и это было вполне справедливо.
Один из двуногих, правда, помедлил, стоя на краю площади перед входом в пещеру черного сорокопута, и Сапфира услышала, что он выкрикивает какое-то заклинание, явно направленное в ее сторону. Голос его был подобен писку перепуганной мыши, а магическая защита, наложенная Эрагоном, надежно защищала Сапфиру — во всяком случае, она не заметила никакой разницы ни в своих ощущениях, ни в том, как выглядит мир вокруг нее.
Впрочем, эльф Блёдхгарм, больше похожий на волка, тут же прикончил этого мага, осмелившегося применить магию против дракона. Сапфира почувствовала, как Блёдхгарм овладел разумом этого двуногого круглоухого заклинателя, полностью подчинил себе его мысли, а потом произнес всего одно слово на волшебном древнеэльфийском языке, и круглоухий упал на землю, как подкошенный; из его разинутого рта текла кровь.
Затем этот эльф в волчьей шкуре потрепал Сапфиру но плечу и сказал:
«Готовься, Сверкающая Чешуя. Они идут».
И она увидела, как над коньками крыш поднимается Торн. На спине у него виднелась маленькая черная фигурка — Муртаг, который был Эрагону вроде бы наполовину братом. В свете восходящего солнца чешуя Торна так и сверкала, хотя Сапфире и казалось, что ее чешуя сверкает красивей — ведь она, готовясь к этому бою, заранее и с особой тщательностью ее почистила. Разве можно было начинать сражение и при этом не выглядеть наилучшим образом? Нет, враги должны не только бояться ее, но и восхищаться ею!
Она понимала, что это обыкновенное тщеславие, но ей было все равно. Ни одна раса не может соперничать с великолепием и могуществом драконов! К тому же она была последней самкой в роду и хотела, чтобы все, кто ее видит, приходили в восторг, чтобы они запомнили ее навсегда, чтобы они, даже если драконы в Алагейзии исчезнут совсем, продолжали говорить о них с должным уважением и восхищением.
Когда Торн поднялся примерно на тысячу футов над этой крысиной норой, именуемой Хелгриндом, Сапфира быстро огляделась, желая убедиться, что ее сердечного дружка Эрагона нет вблизи проклятой пещеры черного сорокопута. Ей совсем не хотелось даже случайно задеть его во время схватки, которая вот-вот разразится. Эрагон тоже был свирепым охотником, как и она сама, однако он был так мал, что двум драконам ничего не стоило нечаянно раздавить его.
Сапфира все еще пыталась распутать клубок тех темных болезненных мыслей, которыми столь поспешно поделился с нею Эрагон, но ей уже было совершенно понятно, что события в очередной раз стали развиваться именно так, как она себе и представляла; каждый раз, когда она и ее сердечный друг Эрагон действовали порознь, у него все кончалось всевозможными неприятностями, порой даже целой цепью бед и несчастий. Эрагон, впрочем, наверняка с нею бы не согласился, но даже это его последнее не слишком удачное приключение доказывало, что она права; ей отчасти это было даже приятно, хоть она и понимала: то, что она опять оказалась права, в общем-то не слишком хорошо.