– Были ли обнаружены чьи-либо отпечатки пальцев?
– Нет, сэр. Ручку очень тщательно вытерли, так что она оказалась абсолютно чистой.
– Это вывод свидетеля, – выразил протест Мейсон.
Лейтенант Трэгг улыбнулся и сказал:
– Я изменю свою фразу. На ручке не было никаких отпечатков пальцев, вообще никаких, даже самых слабых пятен. А как человек с большим опытом работы по уголовным делам, – с видом победителя добавил Трэгг, – и давно занимающийся дактилоскопированием, я с уверенностью могу заявить, что подобное могло произойти только в том случае, если ручку тщательно вытерли.
– Собираетесь ли вы приобщить этот нож к делу, как одно из доказательств? – обратился Мейсон к Гановеру.
– Да, – ответил заместитель окружного прокурора.
– При сложившихся обстоятельствах, – заявил Мейсон, – у меня нет никаких возражений. Пусть он будет приобщен как доказательство.
Судья Осборн был искренне удивлен.
– Конечно, – заметил он, – еще не сделана попытка доказать, что это и есть орудие убийства. Хотя очевидно, что покойная погибла от ножевого ранения и что размеры этого ножа примерно совпадают с размерами раны, других доказательств не представлено.
– Ваша честь, – снова заговорил Гановер, – у меня есть и другие доказательства.
– Заместитель окружного прокурора желает, чтобы этот нож был признан одним из доказательств, – сказал Мейсон. – Его идентифицировали как нож, обнаруженный в автомобиле обвиняемой, и у меня нет возражений, чтобы он был приобщен к делу в качестве доказательства.
– Как орудие убийства? – спросил Гановер.
Мейсон холодно улыбнулся.
– У меня нет возражений, чтобы он был приобщен к делу в качестве доказательства, как нож, найденный в багажнике автомобиля обвиняемой.
– Прекрасно, – резким тоном ответил Гановер. – Пусть он будет приобщен на этих основаниях, а мы покажем связь в дальнейшем.
Судья Осборн поджал губы, словно размышляя, высказывать свое мнение или нет, и наконец заявил:
– Хорошо, нож приобщается к делу в качестве доказательства. Секретарь зарегистрирует его под соответствующим номером. Продолжайте, господа.
– Ваша честь, – обратился Гановер к судье, – мне бы хотелось на какое-то время попросить лейтенанта Трэгга освободить место для дачи показаний и пригласить другого свидетеля, а потом вновь позвать лейтенанта.
– Не возражаю, – сказал Мейсон.
Трэгг встал.
– Сержант Голкомб, – пригласил Гановер.
Сержант Голкомб принял присягу, назвал полное имя, возраст, адрес, род занятий, а затем удобно устроился в свидетельском кресле.
– Вы знакомы с обвиняемой Марлин Марлоу? – спросил Гановер.
– Да.
– Вы говорили с ней о ее взаимоотношениях с Розой Килинг? Это предварительной вопрос, сержант. Просто ответьте «да» или «нет».
– Да.
– Когда?
– Семнадцатого числа этого месяца.
– В тот день, когда труп Розы Килинг был обнаружен в ее квартире?
– Да.
– Где происходил ваш разговор с обвиняемой?
– В отделе по расследованию убийств полицейского управления.
– Сделала ли в то время обвиняемая Марлин Марлоу какие-либо заявления касательно своего пребывания в квартире Розы Килинг?
– Да.
– Что она сказала?
– Секундочку, – прервал Мейсон. – Не сделано должного предварительного обоснования. Свидетель не указал, было ли заявление обвиняемой добровольным или оно получено под давлением.
– Ваша честь, в таком обосновании нет необходимости, – возразил Гановер. – Нам требуется только факт признания. А признание в чем-либо противоречащем интересам не обязательно должно даваться добровольно. Это установленное правило.
– Тем не менее, – продолжал Мейсон, – я считаю, что то, что мой уважаемый коллега называет признанием, затрагивает права подзащитной, так что я требую вначале выяснить, было ли признание добровольным. Ваша честь, могу ли я задать несколько вопросов сержанту Голкомбу на этой стадии?
– Да, – разрешил судья Осборн.
– Когда обвиняемая сделала это заявление, присутствовало несколько полицейских? – спросил Мейсон сержанта Голкомба.
– Да.
– Они сидели вокруг обвиняемой?
– Они сидели таким образом, чтобы все было слышно.
– Как освещалась комната?
– Электрическим светом. Мы уже перестали пользоваться керосином, когда я начал работать.
В зале суда послышался смех.
– Но в комнате горела одна очень яркая лампа?
– Да.
– И она была направлена точно в лицо мисс Марлоу?
– Невозможно осветить комнату таким образом, чтобы часть света не падала на лицо допрашиваемого, – попытался объяснить сержант Голкомб. – Мы пытаемся обеспечить комфорт, но не можем это делать в такой степени.
В зале опять послышался смех.
– Лампа была установлена так, чтобы лучи света концентрировались именно на лице обвиняемой?
– Она просто сидела в лучах, – заявил сержант Голкомб.
– И смотрела на свет?
– Да.
– Кто задавал вопросы?
– Я.
– А другие задавали вопросы?
– Некоторые из них.
– А все не задавали?
– Ну, может, и все задавали.
– Во время нахождения обвиняемой в комнате заходил ли в нее кто-либо еще?
– Откуда мне знать? Я не следил за всеми входящими и выходящими. Возможно, кто-то заходил. А может, и не заходил.
– Кто-нибудь заходил по вашему приглашению?
– Возможно.
– А вы случайно не просили зайти молодую женщину?
– Думаю, что, может, и просил.
– Вы просили эту женщину опознать обвиняемую?
Сержант Голкомб заерзал на стуле.
– Ну да.
– А на самом деле эта женщина когда-нибудь раньше видела обвиняемую?
– Не знаю. Понятия не имею, каких людей эта женщина видела, а каких не видела.