— А у вас на подбородке масло.
Дженни со смехом потянулась за сумочкой.
— Так оно и есть. Тедди, ну отчего вы мне не сказали?
— А почему вы папу называете Тедди?
— Потому что я надеюсь, что мы с ним станем большими друзьями.
— Вот чудная причина.
Джон пробыл с ними около часу и все это время зачарованно следил за Дженни.
— А у вас есть корона? — спрашивал он. — А как вы научились говорить по-английски? А из чего это большое кольцо? А оно дорогое? А почему у вас ногти такого странного цвета? А вы умеете ездить верхом?
Она отвечала на все вопросы — иногда довольно загадочно и с явной оглядкой на Тони. Потом достала крошечный, сильно надушенный платок и показала Джону монограмму.
— Вот моя корона единственная… сейчас, — ответила она. Она рассказала ему, какие у нее были лошади — лоснящиеся, вороные, с изогнутыми шеями, с серебряных мундштуков падает пена, налобники украшены перьями, сбруя в серебряных бляшках, алые чепраки. — А в день рождения муллы…
— Кто такой мулла?
— Очень красивый и очень жестокий человек, — сказала она многозначительно, — в его день рождения все всадники собирались на большой площади, на лошадях были самые красивые попоны, люди надевали лучшие одежды и украшения, а в руках держали длинные сабли. Мулла обычно сидел на троне под огромным алым балдахином.
— А что такое балдахин?
— Вроде навеса, — сказала она уже недовольно и продолжала медовым голосом: — Всадники мчались во весь опор по равнине, вздымая тучи пыли и рассекая воздух саблями, прямо к мулле. У всех перехватывало дыхание, казалось, что всадники наедут на муллу, но уже за несколько шагов, ну вот так, как ты от меня, — они удерживали лошадей поводьями, поднимали их в знак приветствия на дыбы…
— Но так же не положено, — сказал Джон. — Это очень плохая выездка, Бен так говорит.
— Они лучшие всадники в мире. Это всем известно.
— Нет, нет, не может быть, если они так ездят. Это самое последнее дело. А они туземцы?
— Да, конечно.
— А Бен говорит, что туземцы нелюди.
— Ну, он, наверное, имел в виду негров. А эти чисто семитского типа.
— А это что такое?
— То же самое, что евреи.
— А Бен говорит, евреи еще хуже туземцев.
— О господи, мальчик, какой ты строгий. Я тоже когда-то была такая. Жизнь учит терпимости.
— Бена жизнь не научила, — сказал Джон. — А когда мама приезжает? Я думал, она здесь, а то я б лучше картину закончил.
Однако, когда за ним пришла няня, Джон сам, без приглашения, подошел к Дженни и поцеловал ее на прощанье.
— Спокойной ночи, Джонни-лапочка, — сказала она.
— Как вы меня назвали?
— Джонни-лапочка.
— Как чудно вы всех обзываете.
Наверху, мечтательно помешивая ложкой хлеб с молоком, Джон говорил:
— Нянь, а княгиня очень красивая, правда?
Няня фыркнула.
— На вкус, на цвет товарищей нет, — сказала она.
— Она красивей мисс Тендрил, правда. По-моему, она красивей всех, кого я видел… Она придет посмотреть, как я купаюсь, как ты думаешь?
Внизу Дженни говорила:
— Какой дивный ребенок. Я обожаю детей. Для меня это была такая трагедия. Мулла впервые показал свое Истинное Лицо, когда узнал, что у меня не может быть детей. Не моя тут вина… дело в том, что у меня смещена матка… Не знаю, почему я вам все это рассказываю, но я чувствую, что вы меня поймете. К чему понапрасну терять время и таиться, если наперед знаешь, что сойдешься с человеком… Мне сразу подсказывает интуиция, кто станет мне подлинным другом…
Полли и Бренда приехали к семи. Бренда сразу же прошла в детскую.
— Ой, мам, — сказал Джон. — У нас внизу такая красивая тетя. Попроси ее, чтоб она пришла сказать мне спокойной ночи. Няня говорит, она не придет.
— А папе она понравилась, как тебе показалось?
— Он почти все время молчал… Она ничего не понимает ни в лошадях, ни в туземцах, но она здорово красивая. Пожалуйста, попроси, пусть она ко мне придет.
Бренда спустилась и нашла Дженни с Полли и Тони в курительной.
— Ты имела бурный успех у Джона Эндрю. Он не хочет ложиться спать, пока тебя не увидит.
Дамы поднялись вместе, Дженни сказала:
— Они оба такие милашки.
— Ну, как ты поладила с Тони? Извини, что я не поспела к твоему приезду.
— Он такой участливый и мягкий… и такой печальный.
Они присели на кроватку Джона в ночной детской. Джон выполз из-под одеяла и прильнул к Дженни.
— Марш под одеяло, — сказала она, — не то я тебя отшлепаю.
— Больно отшлепаете? Пожалуйста, я не против.
— О господи, — сказала Бренда, — ты просто потрясла его воображение. За ним такого никогда не водилось.
Когда они ушли, няня распахнула настежь второе окно.
— Фу, — сказала она, — всю комнату провоняли.
— Неужели тебе не нравится? По-моему, ужасно приятный запах.
Бренда проводила Полли в Лионесс. Это были обширные покои, обставленные мебелью атласного дерева для короля Эдуарда, когда, еще в бытность свою принцем Уэльским, он однажды собирался приехать на охоту в Хеттон, да так и не собрался.
— Ну, как успехи? — спросила она нетерпеливо.
— Рано судить. Но я уверена, все будет в порядке.
— Она не того пленила. В нее по уши влюбился Джон Эндрю… Это уж совсем ни к чему.
— Я бы сказала, что Тони с ходу не расшевелить. Жаль, что она перепутала его имя. Как ты думаешь, сказать ей или нет?
— Нет, оставим как есть.
Когда они одевались к обеду, Тони спросил Бренду:
— Слушай, кто эта дама — такой нарочно не придумаешь.
— Милый, неужели она тебе не понравилась?
В голосе ее прозвучало такое неприкрытое разочарование и огорчение, что Тони был тронут.
— Ну, не то чтоб она мне решительно не понравилась. Просто такой нарочно не придумаешь, ты не согласна?
— Разве?.. О господи… у нее, знаешь ли, была такая жуткая жизнь.
— Это она мне дала понять.
— Тони, ну пожалуйста, постарайся быть с ней повнимательней.
— Постараюсь. Она что, еврейка?
— Не знаю. Я как-то об этом не думала. Возможно. Вскоре после обеда Полли объявила, что устала, и попросила Бренду посидеть с ней, пока она будет раздеваться.
— Оставим голубков наедине, — сказала она за дверью.