— Предусмотрительно.
— Все когда-нибудь кончается, — с облегчением сказал Хафиз.
«Понятно, — сказала я себе. — Когда деньги в банках есть, можно и отход продумать».
Хафиз скинул в окоп мои сидоры и побежал назад. Я последовала за ним. Он вскрыл коробку с детонаторами, сорвал со стены связку «ДВУ», вытащил на середину комнаты деревянный армейский ящик и начал что-то мастерить. Я наблюдала и, надо сказать, подобного еще не видела.
— Что это?
— Дистанционно взрываемые слезоточивые гранаты. Мы их разместим в доме. Чтобы задержать их здесь.
Это было умно. Вояки не любят противогазы, наверняка с собой не возьмут — на это и расчет. Хафиз аккуратно все состыковал и разместил соединенные через детонаторы со слезоточивыми гранатами «ДВУ» по всему дому и двору.
— Оружие я возьму? — спросил он разрешения.
— Что хотите взять?
— Снайперскую винтовку.
— И все?
— Если все пойдет как надо, одной винтовки хватит.
— А если нет?
— Тогда и пулемет не поможет.
— Берите, — разрешила я. — Только патроны — отдельно.
— Разумеется…
Через два часа подготовка закончилась и мы, оттащив все необходимое в окопчик, залегли. Теперь оставалось только ждать.
— Я хочу спросить, — как-то виновато обратился он.
— Спрашивайте.
— «Яблочки» были?
— Вы ведь живы… Зачем спрашиваете?
Хафиз прикоснулся к своему опухшему, заплывшему глазу.
— Не все ведь прошло гладко — так?
— Не все… — призналась я. — Было одно.
— Я ведь долго нормально работал. Очень долго. А потом меня вызвали в Москву, и все изменилось…
— Что изменилось?
— Этого не должно быть, но я чувствую, как оно во мне сидит.
— «Яблочко»?
— Да. Мне трудно говорить о том вызове. Они что-то со мной сделали. Смотрю на свой костюм, в котором в Москву ездил, и понимаю, что слишком многого не помню. Откуда пятно — не помню, где был целые сутки — не помню…
— Значит, плохо «вставили».
— Это меня и тревожит. Извините за аналогию, но у меня такое ощущение, как если бы они подпольные аборты делали… Нечисто.
Хафиз немного помолчал.
— Знаете, Юлия Сергеевна, я потерял уверенность в том, что работаю на тех, кому можно доверять. И у меня постоянно такое чувство, что вся информация, которую я даю, проходит впустую…
«Интересно, — подумала я. — Как меняют человека обстоятельства. Всего полсуток назад он готов был сунуть меня в яму и при случае не постеснялся бы отдать своим „нукерам“, а теперь — жалуется мне на судьбу. Неужели миром действительно правят интересы, а никакие не идеи? И если это так, то что я здесь делаю? Почему не ращу детей, не глажу трусы мужу? Какой такой мой интерес рисковать всем за полторы тысячи в месяц? Нет такого интереса, кроме одного: героин не должен убивать подростков, а такие вот „хафизы“ не должны, прикрываясь служебными обстоятельствами, помаленьку копить баксы на только им известных счетах». Я была уверена, что он потому сейчас такой «добренький», что увидел, как я расправилась с его охраной, и теперь просто боится.
— Вы удобно устроились, — поделилась я с ним вслух своими мыслями. — Работаете на спецслужбу страны, в которую поставляете героин, и помаленьку сколачиваете состояние — так, по ходу жизни…
— Я не один это делаю… — попытался оправдаться Хафиз.
— Это я понимаю, — презрительно отозвалась я.
— «Оттуда» не выскочишь. Вы еще слишком молоды, чтобы судить.
— Я вижу одно: под прикрытием борьбы с героином происходит банальная борьба за героиновый рынок. И вы — один из «борцов».
Хафиз смолк. Становилось все холоднее… Холод проникал в тело снаружи, вместе с ночным воздухом, через каменные стены окопчика, отовсюду… Через некоторое время Хафиз вздохнул и согласился:
— Вы правы, так и есть.
— То-то и оно. Используя погоны, вытеснили конкурента, отчитались перед начальством об удачной операции. А сами заняли свободное место! А потом морочите всем голову байками о нерешаемости проблемы распространения наркоты…
— Это ведь не только у вас. В Штатах — то же самое.
— Уж мне-то не лгите. Они за несколько лет в два раза потребление наркотиков снизили.
Мы замолчали.
— Вот видите, Хафиз, а вы мне что-то о «предательстве» заливали, — припомнила я старый разговор.
— Это другое! — вспылил Хафиз, и я подумала, что, может быть, действие скополамина еще как-то продолжается… Ну, не знаю, может быть, вторичный выброс через печень? Уж очень он разговорчив… — Это другое! — повторил Хафиз.
— Что — другое? Вы не посчитали за грех ввезти в свою страну тридцать пять тонн героина, чтобы переправить его к нам, и при этом считаете нас предателями! Я правильно все поняла?
— Мы не предавали вас, — с чувством сказал Хафиз. — А вот вы… вы бросили нас один на один с этой ни на что не способной властью!
Я пожала плечами.
— А потом пошло оружие! Вы знаете, что может натворить человек с автоматом в маленькой, аллахом забытой деревне? — жарко спросил он. — Нет, вы не знаете! Когда в мою деревню вернулись из города эти сопляки, первое, что они сделали, — убили старейшину!
— Верю, — легко согласилась я.
— Я знал, что вы не поймете. Вы так и не воплотили в жизнь лозунг равноправия для народов. В Таджикистане до сих пор есть деревни, где нет света. А потом пошло оружие.
— Не мы вам его поставляли.
— Но это ваше оружие! И мне без разницы, как оно пришло — через Кубу или через Китай! Представьте на минуту вашу любимую Россию, только тринадцатого века.
— Ну…
— А теперь представьте, что ублюдок, которого община с позором изгнала, скажем, за изнасилование или поджог, возвратился назад с автоматом! Представили?
Я покачала головой: до меня начало доходить.
— Да, страшненькая картина… Согласна. А какое отношение…
— Подождите. Я еще не все сказал. Так — везде! В Африке, в Азии — везде, куда вы поставляли свои «калашниковы»! Вы понимаете?! Везде! Пусть полуфеодальная, но законная власть свергнута или загнана в столицу, а по деревням ходят подонки с — вашими! — автоматами!
— Для нас это — обычный товар. И мы не можем отвечать за последствия, если законная власть не может удержать оружие в своих руках.
— А для нас героин — нормальный товар! И мы тоже не отвечаем за последствия, если у вас не все в порядке с головой! — закричал Хафиз.