— Вас не спросили, — парировал русский.
Мужчины проволокли Аладдина через квартиру, вытащили за дверь и понесли вниз. Теперь мне оставалось только незаметно исчезнуть.
В дверях появился еще один «персонаж» — толстый, потный мужик в мятой милицейской рубашке с полковничьими погонами.
— Все чисто? — спросил он у русского.
— Все, Алиакпер Букеевич, — подтвердил тот.
— А это кто? — показал он пальцем на меня.
— Врачиха. Из поликлиники.
Алиакпер Букеевич мельком глянул в глаза русскому, и я поняла, что для меня ничего еще не закончилось.
— Проедете с нами, — сказал толстый и вышел за дверь.
Русский жестко взял меня за локоть и повел вслед за ним по ступенькам.
«Черт! — думала я. — Этого еще не хватало! Как бы сорваться?! Надо сразу во дворе».
Когда мы вышли из подъезда, во дворе стоял добрый десяток российских спецназовцев в беретах, с закатанными по локоть рукавами и автоматами на изготовку. Моего «больного» как раз в этот момент засовывали в клетку милицейского «УАЗа».
«Черт! — еще раз ругнулась я. — Чем ты там занимался, Аладдин?! И почему выбрал Грома в душеприказчики?» Я глянула в холодные серые глаза наших русских парней и поняла: если побегу — живой и за угол не заверну. «Ладно, — решила я. — Менты — не самое страшное; технология выхода мне в принципе известна».
Меня посадили в клетку, спецназовцы запрыгнули в «рафик», и четыре машины тронулись и помчались по улицам областного центра. Мы проехали через площадь, проскочили мимо облУВД, мимо здания следственного изолятора и только тогда, когда возле военного городка «рафик» со спецназом отделился и поехал по своим делам, я поняла, что «попала», — меня везли за город.
Я стремительно начала анализировать все, что знала о ситуации, не забывая запоминать дорогу. Но понять ничего толком не могла. Я допускала тот вариант, что интересы внешней разведки ФСБ пересеклись с интересами таджикского руководства. Отсюда — и этот «захват». Но оставалось непонятным участие в операции российских военных. Такое бывает, когда берут обоюдоопасного преступника, но при чем здесь тогда Гром? Мне оставалось предположить, что или Андрей Леонидович Суров — предатель, или я стала участницей одной из тех жутких операций, когда структура пожирает собственных подчиненных — естественно, во имя высших целей. Ни то, ни другое предположение мне не нравилось.
Мы двигались в южном направлении около трех часов, потом машины резко свернули вправо и, пропылив километра четыре по каменистой дороге, въехали в село и остановились у белого глинобитного забора.
— Выходи! — открыл мне дверь милицейский полковник, и с этой минуты на «вы» ко мне никто не обращался.
Меня провели в крытый железом сарай и заперли. Здесь было невероятно душно. Когда-то хозяин из соображений престижа, наверное, соорудил металлическую кровлю, и теперь здесь была настоящая преисподня. Я тщательно изучила возможности для побега, но таковых не наблюдалось — стены были необычно высоки, а у дверей стоял вооруженный автоматом молодой парень.
— Эй! Я в туалет хочу! — забарабанила я в дверь. Мне ответили на фарси, и я поняла: это безнадежно.
Вскоре я услышала крик — кричал мой «связной». На некоторое время наступала тишина, и крик повторялся снова. Аладдина пытали где-то далеко, может быть, за пятью или шестью стенами, но человек кричал громко и отчаянно.
Я пощупала дискету… Надо было решить, избавляться от нее или нет. Теперь я понимала, что Гром не предатель и силовые структуры не пожирают своих «детей» — реализуется какой-то третий вариант. В этой ситуации дискета могла приобрести особое значение. «И потом, — сказала я себе, — не рассчитывай, что они тебя выпустят живой… Если ты сама не приложишь к этому усилий». Есть у меня на руках дискета или нет — большой разницы в судьбе не предвидится.
Мой «связной» все кричал и кричал. На некоторое время он замолкал, но тогда начинали недовольно орать палачи — видимо, он терял сознание. Я еще раз обошла сарай в поисках чего-нибудь железного, но, кроме уверенности, что даром мне эта «командировочка» не пройдет, ничего не обнаружила.
Дверь распахнулась.
— Выходи! — громко крикнул мужчина в стеганом черном халате, и я, щурясь от яркого электрического света, вышла.
На дворе стояла ночь. Где-то недалеко ритмично урчал двигатель, видно, работала мини-электростанция.
— Вперед! — скомандовал мужчина, и я пошла.
Он провел меня в большую темную комнату, затем подвел к какой-то двери, стукнул, что-то крикнул, и, когда дверь открылась, меня впустили внутрь.
Здесь, среди ковров и подушек, сидел пожилой мужчина, и я вдруг отметила, что не видела в этом доме ни одной женщины. Впрочем, и меня здесь почти что не было — никто меня просто не замечал. Для них я была чем-то вроде подушки или подставки для обуви — видят только тогда, когда нужна. Пока я никому нужна не была.
Дверь распахнулась, и на пороге появился уже знакомый мне милицейский полковник. Он, похоже, только что умывался, на вороте виднелись еще не высохшие капельки воды, а на манжетах синей рубашки — пятна крови. Пожилой сказал что-то, указав на кровь, но милицейский отмахнулся: мол, и так сойдет… И только тогда он заметил меня и что-то недовольно спросил.
Пожилой ответил — раздраженно и жестко.
Милицейский взмахнул рукой и сказал что-то резко и решительно, проведя рукой по горлу.
Пожилой пожал плечами: мол, делай, как знаешь…
Милицейский с неудовольствием посмотрел на меня и вышел за дверь.
«Все, Юленька, — сказала я себе. — Кончилась до срока молодая жизнь!»
— Эй! — обратилась я к пожилому. — Зачем меня сюда привезли?
Пожилой не ответил.
— Я вас спрашиваю!
— Заткнись! — обрубил пожилой.
И в этот момент за дверью громко и отчетливо протрещала автоматная очередь.
Пожилой вскочил. Дверь распахнулась, и в нее ввалился залитый кровью толстый полковник. Он упал на ковер, попытался встать, но не смог и, мыча от боли, пополз к стене.
Пожилой быстро отогнул висящий на стене ковер и исчез за ним, а в дверь, один за другим, ввалились четверо парней с автоматами.
Я вжалась в стену.
Парни бегали по комнатам, возбужденно кричали, пытались что-то выяснить у меня, тыкали милиционера стволами в лицо, но тот уже отходил.
Среди них появился один постарше. Он подошел ко мне, усмехнулся, сказал что-то парням и вышел. Я судорожно оценивала обстановку: ситуация менялась стремительнее, чем я успевала что-то решить. Проход к ковру был постоянно перекрыт кем-нибудь из парней, но хуже всего было то, что я не знала, стоит ли мне вообще пробовать скрыться за ковром. Если это был просто тайник, а не полноценный выход наружу, мне такая попытка сбежать могла стоить жизни — парни определенно оставляли впечатление невменяемых. «Под кайфом!» — догадалась я.