— А как же сброс отходов в реку?
— Ну, конечно, — протянула Лидия Федоровна. — Они туда сбрасывают кое-какие отходы, но все это ложится на дно и оседает практически рядом с трубой, немного уходит вниз по течению, но это химически неактивные компоненты, и их процент весьма мал. У них очень хорошая очистная система, и я не думаю, что это должно вызывать какое-то беспокойство. Другое дело, наша известная на всю область ферма, которая сбрасывает в Северную большое количество навоза. Это проблема… Но ферма находится вне нашего города, вниз по течению, и это никак уже не касается жителей Верескова.
— Может быть, вы тогда сами назовете мне какие-нибудь предприятия, которые доставляют вам неприятности по работе?
— Ничем не могу помочь, — сухо ответила бабуля, семеня по проселочной дороге, которую еще бог знает сколько времени не будут асфальтировать.
Конечно, ее Борис Всеволодович хорошо проинструктировал. Это было заметно: «Ничего не знаю», «У нас все хорошо», «Всего вам доброго». К такому повороту я была морально готова, так как никто не захочет выставлять свое грязное белье напоказ, но придется. А пока зайдем с другой стороны.
— Вам что-нибудь известно о случаях заболевания раком?
Бессменная директриса покачала головой:
— Нет, ничего такого не слышала.
— Странно, Лидия Федоровна. Весь ваш городок только об этом и говорит, а вы ничего не слышали. Как же так?
— А так, — ответила она мне в тон. — Ничего не слышала, ничего не знаю. Воздух, чувствуете, какой чистый? Никаких у нас тут загрязнений не было и быть не может. Этот наш воздух намного лучше, чем воздух в Тарасове, например. Никто же не делает трагедии из-за того, что в Тарасове нечем дышать. А у нас — дыши, не хочу.
Диалог не клеился, и не клеился он не по моей вине. Для того чтобы расшевелить Лидию Федоровну, нужно было или время, или же некое сильное воздействие извне. И это воздействие должна была оказать не я, так как моя персона воспринималась ею в штыки, а кто-либо из близких к Лидии Федоровне людей. Мне пришла в голову мысль о том, чтобы поговорить с дочерью или с сыном директрисы. Мы подошли к детскому садику.
— Ну что ж, нет так нет.
Я приостановила этот поединок, но оставила за собой право продолжить разговор. Причем об этом я ей не сообщила. Это я делала для себя. Запомнить черноволосого, черноглазого мальчишку лет трех не составило труда. Теперь я смогу по нему выйти и на детей Лидии Федоровны. Вот такая у меня работа.
Вернувшись в гостиницу, я обнаружила на столе коробку конфет и визитную карточку. Моим таинственным дарителем оказался генеральный директор СП «Роситалпластмасса» Мирсков Геннадий Петрович.
На визитке были указаны его рабочий и домашний телефоны, что, в принципе, могло бы и пригодиться. Оборудование итальянское и стены, можно сказать, итальянские, а люди-то русские, и подход русский: приехал инспектор — не забыть проявить внимание. Ну что ж, это мне льстило. Только вот то, что без разрешения ко мне могут войти в номер, — не очень меня обрадовало.
Я не поленилась спуститься вниз и разыскать комендантшу. Ее я попросила сделать так, чтобы в мой номер без моего ведома никто никогда не заходил. Начальница заверила меня, что подобных проколов больше не будет, и попросила не сердиться. Я пообещала не точить на нее зуб и вернулась к себе, где меня ждала большая рутинная работа.
Я выложила на стол карту Верескова и список адресов, взятых в «Черном венке». После этого сняла с себя деловой костюм, надела халат, домашние тапочки и пошла готовить кофе. Когда чашка с горячим напитком оказалась у меня в руках, я лишь от одного запаха почувствовала себя лучше.
Мне, кроме всего прочего, было с чем пить кофе. Открыла огромную коробку с конфетами и была удивлена обилием разных по форме и на вкус сладких финтифлюшек. Фабрика «Россия» ерунду не делает.
* * *
— Вы уверены, что у нас нет необходимости в замене оборудования?
Волоков сидел в огромном кожаном кресле и пил молоко.
— Нет, — ответили ему. — Мы считаем, что эта женщина не помешает нашей работе. К тому же, Дмитрий Сергеевич, вы и сами прекрасно понимаете, что на данный момент лишних средств у нас нет.
— Оставьте вопрос о средствах мне, — заметил Волоков, поглядывая на телефон, с помощью которого он и общался сейчас с абонентом. — Насколько она активна?
— Эта женщина у нас только первый день, но за это время она успела посетить главу администрации, затем была в похоронном бюро, в местной газете и на санэпидстанции.
— Думаю, что у нас все же могут возникнуть проблемы. — Дмитрий Сергеевич так и не допил свое молоко и отставил стакан в сторону. — Знаете, не будем рисковать. Спишите оборудование и замените его новым.
— Но для этого требуется обоснование, — возразил голос. — А ведь данное имущество находится на балансе нашего предприятия, и для того, чтобы списать его, необходима веская причина.
— Делайте, а затем придумайте причину. Я, кажется, вам доверяю часть своего имущества не шутки ради. И надеюсь, что у вас достанет ума для того, чтобы все сделать как надо. Никакого фона в цехе быть не должно.
— Но списать целую производственную линию…
— Думайте! — рявкнул Волоков. — И смотрите, чтобы эта девчонка не узнала все наши секреты.
Дмитрий Сергеевич отключил связь и вернулся к своему молоку.
«Будь неладна эта тарасовская администрация со своими инспекциями. Свалилась на нашу голову. Может быть, пронесет и все спишут на этот итальянский завод, а нас обойдут стороной? Рано или поздно это оборудование все равно пришлось бы менять, но сейчас экономическая ситуация была очень неблагоприятной, и тем не менее надо найти средства для того, чтобы сделать все надлежащим образом».
Волоков поднялся со своего места и мельком посмотрел на часы. Восьмой час вечера. Он не должен пока уходить с работы. В восемь обещал прийти его доктор. Послушать, померить давление.
«После тех дней в Чернобыле я сильно сдал, — подумал Волоков, подходя к зеркалу и расчесывая седые жиденькие волосы. — Жаль, а мне нет еще и пятидесяти. На сколько меня еще хватит? — Он вернулся на свое место и медленно опустился в кресло. — Тем, кто был там со мной, повезло намного меньше. Они не нашли денег на операцию по пересадке костного мозга, а я нашел». — Он закрыл тяжелые веки и позволил себе отключиться. До прихода врача оставалось не больше пятнадцати минут.
* * *
Перед моими глазами стояло серо-зеленое пятно. Сколько я уже сижу над картой? Я не засекала время, и теперь мне оставалось только гадать: пять часов или шесть? Этих адресов оказалось очень много. Кроме того, я не знала город, и, чтобы найти какую-нибудь улицу, уходило по несколько минут.
Волосы у меня на голове были всклокочены из-за того, что по ним непрерывно путешествовала моя пятерня. Под глазами явно намечались круги, так как я просидела уже большую часть ночи.