– Ну да, узнаю. И что же?
– Тот парень, назвавшийся Виталием, был такой высокий, крупный, с худыми ногами, да? Ну, у него еще скулы такие широкие и глаза тоже широко расставлены…
– Да, это он. И что? Кто же из вас настоящий Виталий? Кстати говоря, он плел мне что-то о деньгах, которые якобы оставались в машине Вики…
– Каких еще деньгах? – нахмурился «Виталий».
– Ну, о тех, которые он якобы дал для того, чтобы Вика готовилась к свадьбе, на кольца там… Он сказал, что у нее должно было быть что-то около ста тысяч рублей..
– Вот как? Странно… Что ж, он явно человек с фантазией.
– Послушайте, оставьте меня наконец в покое! Я не хочу знать ни о каких женихах своей сестры! Ее нет, и все остальное уже не имеет смысла. Может, у нее в машине и были какие-то деньги, но мне в полиции сказали, что денег там не было. Вам, мужикам, от нас только одно нужно, и все эти разговоры о свадьбе и подарках… Все это чушь собачья! Потому что, если бы вы или тот, другой Виталий, любили Вику по-настоящему, то знали бы, что у нее есть дочка и что она сейчас в детском доме. Может, я и удочерила бы Ларочку, да мне ее не отдадут – по той простой причине, что у меня нет денег, а вот другой дамочке, с деньгами, отдадут… Точно отдадут! Непонятно, откуда она вообще взялась?! Позвонила, попыталась со мной поговорить, нахалка! Мол, девочке с нами будет лучше! Да почем она знает?! Конечно, когда деньги есть, все проблемы решаются сами собой! Вы все смотрите на меня как на захватчицу Викиной квартиры… – вдруг не выдержала она, – …и не понимаете, что я – ее единственная наследница, и ничего нет особенного в том, что ее квартира досталась мне!
– Да мне по фиг, кому досталась ее квартира, – от голоса мужчины повеяло холодом. – И дочка ее мне по фиг. Просто там, в ее машине, были важные документы. Мои документы. Поняла? Я дал их ей на хранение. А тот, другой, который застал тебя, видимо, когда ты жила еще у себя, пришел к тебе, назвавшись моим именем, чтобы выяснить, где они. Вот и вся история! И мне до лампочки, веришь ты мне или нет. И никаких денег в машине не было и быть не могло. Потому что, если бы потребовалось покупать кольца или что-то там к свадьбе, то я сам бы это купил или с ней вместе. И вообще забудь все. Живи себе спокойно… А вообще-то суки вы все, бабы, вот что я хочу сказать!
И он, сплюнув себе под ноги, быстрым шагом бросился от нее прочь.
На какое-то время – минуту или несколько секунд – она почувствовала, что выпала из реальности. Вот так, вероятно, люди и разбиваются в машинах. И это не киношное клише, когда показывают главного героя, находящегося в крайней степени нервного расстройства, да еще и за рулем… Мгновение – и машина летит куда-то в тартарары.
Представить себе такого любящего и надежного, как ей казалось, Гурьева на даче в объятиях другой женщины – да так вообще можно сойти с ума!
Но факт оставался фактом, и все, что она рассказала недавно Глафире, было чистой правдой! Гурьев собрался и отправился за город. И это сразу после того (она уже не верила в совпадения), как она сообщила ему, что летит в Москву. То есть что ее пару дней минимум не будет в городе, а потому его некому будет контролировать.
Он просто забыл, этот Гурьев, что у нее в Москве есть друзья, которые, как она надеялась, помогут ей с информацией о господине Мещерском, причем результаты должны появиться уже ближе к вечеру. Ее интересовало буквально все: его семейное положение, чем он занимается, круг общения, связь с литературными кругами, достаток, связи с провинциальными друзьями, в частности с Северцевым, и, наконец, один из самых важных вопросов: пересекались ли когда-либо жизненные пути Любови Гороховой и Мещерского.
Она отчаянно обгоняла машины, на дороге постоянно прибавляя скорость и понимая, что рискует не справиться с управлением и разбиться в пыль. И только мысль о дочери как-то сдерживала ее, придавала сил.
Она неслась к зеленому, пронизанному солнцем горизонту, успевая, как это ни странно, обращать внимание на зеркальные блюдца маленьких озер, дубовые, со свежей листвой, рощицы, бархатные пшеничные зеленые одеяла по обеим сторонам шоссе… Как если бы подсознательно сравнивала величественную невозмутимость и спокойствие природы со своим теперешним нервным состоянием и обступившими со всех сторон ее страхами.
Она окончательно пришла в себя уже в лесу, когда увидела – еще издали, возле забора, – машину мужа. Она не хотела, чтобы он увидел или услышал, как она подъезжает к этой избушке. Ей важно было застать его врасплох. Поэтому она заглушила мотор, вышла из машины и тихо, стараясь не производить никакого шума, двинулась к домику.
Убогий, страшненький, похожий на ведьмину избу домик. Дача! Слово-то какое! Избушка на курьих ножках. Нашел куда привозить любовницу! Интересно, и где это он ее подцепил, да еще и напрочь лишенную претензий?! Может, это какая-нибудь служанка, продавщица, библиотекарша? Но тогда что же такого он нашел в ней, чего нет в Лизе?
Она приблизилась к дому. Было тихо. Она открыла покосившуюся калитку, поднялась на шаткое крыльцо и открыла дверь. И, только уже находясь в темных сенях, пропахших сыростью, лесом и керосином, услышала голос своего мужа.
– …тебе нужно есть, а то ты растеряешь последние силы. И не раскисай! Говорю же тебе – все устроится лучшим образом. Нет, гарантий здесь никаких не может быть…
Ба! Девушка «раскисла»! Расстроилась, что ее любовничек не сообщил жене о намерении развестись с ней? Или забеременела, милая? «Тебе нужно есть!» Ну надо же, какая забота! Вот не услышала бы своими ушами, ни за что бы не поверила, что ее Гурьев так заботится еще о ком-то, кроме жены и дочери.
Слезы вдруг полились обильным весенним дождем, а в горле образовалась опухоль, мешавшая ей дышать. Это была физическая реакция на измену мужа.
Не в силах больше слушать всю эту бредятину Гурьева по отношению к своей пассии и не желая так вот просто покидать поле брани, Лиза со всей своей решимостью вдруг распахнула тяжелую, словно отлитую из чугуна, а на самом деле просто невероятно толстую дубовую дверь и шагнула, зажмурившись, в чужой тайный мир теперь уже бывшего мужа.
– Лиза?! Ты?! – услышала она первое, что произнес Гурьев, увидевший ее. – Откуда?!
Лиза смотрела на устроившегося на маленькой тахте в глубине узкой кухни человека, больше похожего на скелет, чем на соблазнительную женщину, небритого, в несвежей клетчатой рубахе, и ничего уже не понимала.
На языке вертелся один-единственный вопрос: «Дима, ты что, гей?»
– Что вы здесь делаете? – строго, обретя голос, спросила она, медленно переводя взгляд с растерянного Гурьева на небритого незнакомца.
– Вероятно, я должен был тебе объяснить раньше… Пойдем, Лиза, выйдем, не станем смущать моего гостя… Как видишь, он и так отнюдь не блещет хорошим настроением…
Лиза позволила вывести себя из дома и, оказавшись на свежем воздухе, в окружении высоких елей и непрекращающегося щебета птиц, услышала то, чего меньше всего ожидала: