Она знала, что там, в имевшейся на верхних этажах небольшой ведомственной гостинице, в комнате, где проживал московский гость, сейчас работают эксперты. Хотя, что можно там найти интересного для следствия, трудно себе представить. Ну, остановился мужчина в номере, распаковал чемодан, повесил одежду в шкаф, разложил на полочке в ванной комнате зубную щетку, пасту и бритвенные принадлежности. Может, на столе и найдется пустая бутылка из-под коньяка или виски и пепельница с окурками. Но, скорее всего, там так же, как и в любой нормальной гостинице, тоже убирают. Тогда тем более – ничего достойного внимания эксперты там не обнаружат. Но и не поехать туда она не могла – ей не терпелось проверить свою новую версию, о существовании которой она не осмелилась рассказать даже Сергею. Уж слишком она была специфична.
И, только оказавшись в гостиничном номере и увидев сложенные в углу комнаты уже знакомые пачки книг (та же дорогая льняная обложка и золотые тисненые буквы, слагавшиеся в имя автора), она улыбнулась своим мыслям и успокоилась. Что и требовалось, собственно говоря, доказать!
Но для доказательства Лизиной последней версии всех этих фактов было маловато.
Покрутившись по комнате и поговорив с экспертами, не выяснив ничего нового, она покинула номер, прошла несколько шагов по коридору, устланному вытертой, еще советских времен, ковровой дорожкой, и, оказавшись в центре коридора, в том месте, где обычно сидит за своим столиком дежурная по этажу, опустилась передохнуть в такое же допотопное красное кресло, стоявшее под пыльной пальмой.
Появление горничной прервало ее размышления. Лиза подозвала катившую впереди себя уборочную тележку девушку:
– Здравствуйте. Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?
– Вообще-то у меня много работы, – буркнула недовольным тоном горничная. – А в чем дело-то? Это все из-за этого московского гостя? Но его же не здесь убили!
– Скажите, кто бывал в его номере? С кем он пил? Может, вы слышали голоса, кто-то ругался…
– С хозяином нашим он здесь пил, с Северцевым. Но они никогда не ругались. Они вообще были друзьями. Мещерский часто приезжал сюда и всегда был всем доволен. Я не знаю, что вам еще рассказать.
– А женщины? У него бывали здесь женщины?
– Знаете, он не дурак выпить. Они с Северцевым на пару здесь знаете как гудели? И песни пели… Нет, ничего такого вроде бы не было. Разве вот только пару дней тому назад… Я пришла на работу рано, как обычно. Поднялась, постучала в номер, мне никто не ответил. Но это обычное дело. Этот господин спал допоздна. Да и как не спать после такого количества выпитого! Он как-то раз сказал мне, чтобы я, если он спит, спокойно входила и убиралась… Ну, я и вошла. Гляжу – он действительно спит. Да так крепко! Но только не на кровати, а на диване. С головой укрылся теплым одеялом и спит. Мне-то еще лучше! Значит, я могу и постель поменять. Короче, стала я собирать пустые бутылки, остатки еды…
– А что это была за еда?
– Ну да! Она отличалась от той, которой закусывали обычно они с Владимиром Александровичем.
– И чем же она отличалась?
– Да я сразу поняла, что у него была дама. Потому что это был дорогой шоколад, и шампанское, и фрукты – виноград, персики, – и это сейчас, когда еще не сезон! Да и в пепельнице были окурки от женских, тонких таких сигарет, и все – в красной помаде. Думаю, крепко они погуляли, от души.
– Вы не знаете, кто была эта женщина?
– Нет. Не знаю, как сказать… Понимаете, постель была в крови… Одно из двух: либо у женщины были критические дни, либо этот товарищ притащил в номер совсем молоденькую девчонку. Но крови было много! Я даже испугалась. Для нашей гостиницы такое безобразие – редкость. В основном у нас останавливаются приличные люди, и ничего такого я никогда не видела. Ну, пьют мужики, это нормально, для того они и приезжают сюда, чтобы решить какие-то вопросы, и без алкоголя, как правило, не обходится. Но чтобы такой бардак – грязная постель, словно на ней в обуви валялись!
– Может, вы нашли какую-нибудь заколку или сережку, носовой платок, принадлежащие этой женщине, а? – спросила Лиза со слабой надеждой. – Поймите, это очень важно!
– Да, кое-что я нашла. Поясок – зеленый, вязаный. Может, от зеленого платья или жакета. Но явно – женская вещь.
– Полностью зеленый?
– Знаете, он зеленый, а на концах – маленькие такие оранжевые помпончики. Думаете, совсем молоденькая девчонка у него была? Да?
– Вас как зовут?
– Надя, а что?
– Надя, пожалуйста, попытайтесь вспомнить еще… На подушке вы не заметили волос?
– Заметила, конечно! И не только на подушке. И на простыне тоже. Длинные рыжие волосы.
– Что еще интересного вы нашли?
– Да ничего особенного… Стихи. Рукописи. Много. Думаю, Мещерский, перед тем как уложить девушку в койку, стихи ей читал, потом напоил шампанским и… Сами понимаете, что он с ней сделал. Все мужики – скоты, честное слово! А еще москвич!
– Вы все убрали?
– Конечно. Сменила постель.
– Ее уже постирали, так?
– Ну да. А что, это так важно? Или эта девушка в полицию заявление написала? – осенило вдруг горничную Надю. – Что ее изнасиловали?!
– Нет-нет, ничего такого.
– Действительно. Как говорится: поздно, доктор, пить боржоми, легкие уже отпали! Мещерского-то убили. Думаете, это она?
– Кто?
– Ну, эта девушка?
– Не знаю. Скажите, Надя, у вас ночью внизу сидит охрана?
– Конечно, есть. Там сейчас Воеводин Пашка, охранник наш. Он этот месяц тут круглосуточно работает, пока его сменщик в отпуске. Сам попросился. Ему деньги нужны. Ну, начальство и пошло ему навстречу. С Владимиром Александровичем всегда можно было договориться. Душа был человек!
– Спасибо вам большое!
Лиза, оставив горничной свою визитку с номером телефона и со словами: «Будут проблемы – обращайтесь!», поблагодарила ее и спустилась вниз. Нашла охранника, пившего кофе из пластикового стаканчика неподалеку от кофейного автомата. Задала ему несколько вопросов.
Выяснилось, что поздно вечером четырнадцатого мая в гостиницу вместе с Мещерским пришла молодая женщина. Рыжеволосая, в пестром, зелено-оранжевом, вязаном платье. Судя по ее возбужденному состоянию и поведению в целом (она громко смеялась, пыхтела сигареткой, которую потом просто выбросила, не загасив, в мусорную урну, двигалась неуверенной, танцующей походкой), она была уже изрядно подшофе. Павел Воеводин, к несчастью, всю ночь слушал музыку в наушниках (грубейшее нарушение устава!), а потому не мог ответить на вопрос, раздавались ли сверху какие-нибудь крики или шум. На следующий день рано утром, приблизительно в четыре часа, уже пятнадцатого мая, в день смерти Гороховой, вчерашняя дамочка, выглядевшая так, словно ее перепугали насмерть, вся белая, как бумага, – «Просто похожая на покойницу!» – спустившись из гостиницы, пробежала мимо Воеводина, даже не взглянув на него. И, постукивая каблуками, начала спускаться с высокого крыльца, «ломая себе ноги», как он сказал. То есть это Воеводин решил, что она не в себе и ей нужно элементарно помочь спуститься с крыльца, чтобы она не разбилась, поэтому он выскочил вслед за ней, схватил ее под локоть и помог сойти со ступенек. Она вновь не обратила на него внимания. Ее всю трясло. Пробормотав: «Мне бы такси», – она подошла к самому краю тротуара и встала там в ожидании машины. Но в этот ранний час автомобилей на улице вообще было мало, а уж такси – и подавно. Тогда Воеводин предложил ей вызвать его друга-таксиста, но она отмахнулась, из чего он сделал вывод, что она очень спешит и не надеется ни на каких друзей-таксистов. Или же она просто хотела, чтобы охранник от нее поскорее отвязался. Как раз в это время она и остановила такси. Села на переднее сиденье, и охранник услышал, как она сказала: «Улица Лермонтова, магазин «Цветы».