Рейдар дошел до отделения номер шестьдесят шесть, однако по пути к палате Микаэля ему пришлось постоять, опершись рукой о стену.
Когда он вошел в палату, Йона поднялся, уступая ему стул. Телефон так и лежал у кровати.
Микаэль лежал с открытыми глазами. Рейдар сразу подошел к нему.
– Помоги мне найти ее, Микаэль, – сказал он и сел.
– Как ты, папа? – сосредоточенно спросил сын.
– Со мной ничего страшного. – Рейдар попытался улыбнуться.
– Что они говорят? Что сказал врач? – спросил Микаэль.
– Сказала, что у меня небольшие проблемы с коронарным сосудом, но я ей не верю. Наплевать на это. Нам надо найти Фелисию.
– Она была уверена, что ты не станешь ее искать, если она исчезнет. Я говорил, что это не так, но она твердила, что ты будешь искать только меня.
Рейдар окаменел. Он понял, что имел в виду Микаэль, потому что не забыл тот последний день. Сын положил истощенную ладонь на его руку, и их взгляды встретились.
– Ты пришел из Сёдертелье – мне начать искать там? – спросил Рейдар. – Она может оказаться там?
– Не знаю, – тихо ответил Микаэль.
– Но ты должен что-нибудь помнить, – вполголоса продолжал Рейдар.
– Я помню все, – ответил сын. – Все дело в том, что помнить нечего.
Йона обеими руками оперся на спинку в изножье кровати. Микаэль прикрыл глаза и крепко сжал руку отца.
– Ты уже говорил, что вы с Фелисией сидели вместе, на полу в темноте, – напомнил комиссар.
– Да, – прошептал Микаэль.
– Как долго вы оставались только вдвоем? Когда исчезли остальные?
– Не знаю. Нельзя сказать. Время идет не так, как вы думаете.
– Опиши помещение.
Микаэль с измученным видом смотрел в серые глаза Йоны.
– Я не видел комнаты. Только в начале, когда был маленький… Тогда там иногда горел яркий свет, мы могли посмотреть друг на друга. Но я не помню, как выглядела комната, мне просто было страшно…
– Но что-то ты помнишь?
– Темноту. Почти всегда было темно.
– Там должен был быть пол.
– Да.
– Продолжай, – мягко попросил Рейдар.
Микаэль отвел взгляд. Глядя в пустоту, он стал рассказывать о месте, где пробыл так долго:
– Пол… он был жесткий и холодный. Шесть шагов так… и четыре – так… И бетонные стены, по ним ударишь – и ничего не слышно.
Рейдар молча держал его руку в своих ладонях. Микаэль закрыл глаза и позволил образам и воспоминаниям сформироваться в слова.
– Тут кровать и матрас, мы оттаскиваем их от стока в полу, когда надо открыть кран. – Он проглотил комок в горле.
– Кран, – повторил Йона.
– И дверь… железная или стальная. Она не открывается. Я никогда не видел ее открытой, с внутренней стороны нет ни замка, ни ручки… А возле двери в стене – отверстие, оттуда появляется ведро с едой. Дыра небольшая, но если просунуть руку и потянуться вверх, можно достать кончиками пальцев до железного люка…
Рейдар тихо заплакал, слушая Микаэля, а тот продолжал вспоминать и рассказывать.
– Мы старались экономить еду. Но она все-таки заканчивалась… Новой иногда не было так долго, что мы лежали и слушали, не стукнет ли люк, а когда что-то попадало в желудок, нас рвало… Иногда в кране не оказывалось воды, ужасно хотелось пить, а из слива в полу начинало плохо пахнуть…
– Какую еду вам давали? – спокойно спросил Йона.
– Какие-то объедки… куски колбасы, картошку, морковь, лук… макароны.
– А тот, кто приносил вам еду… он что-нибудь говорил?
– Сначала мы кричали, как только открывался люк, но тогда тот человек просто закрывал его, и мы оставались без еды… Потом мы пытались заговорить с тем, кто открывал люк, но нам не отвечали… Мы все время прислушивались… слышали дыхание, как стучат ботинки по бетонному полу… каждый раз одни и те же шаги…
Йона удостоверился, что запись идет как положено. Он думал о странной изоляции, в которой оказались брат с сестрой. Большинство серийных убийц избегают контакта с жертвами, не говорят с ними, обращаются как с неодушевленными предметами. Но время от времени они заходят к своим жертвам, им необходимо видеть на их лицах страх и беспомощность.
– Ты слышал, как он двигается, – продолжил комиссар. – Еще какие-то внешние звуки ты слышал?
– Что вы имеете в виду?
– Подумай, – серьезно попросил Йона. – Птицы, собачий лай, машины, голоса, самолет, стучат молотком, работает телевизор, смех, крики… пожарная машина, полиция, “скорая помощь”… что угодно.
– Только запах песка…
Небо за больничным окном потемнело, по оконному стеклу застучали тяжелые капли.
– Что вы делали, когда не спали?
– Ничего… В самом начале, когда мы были маленькими, мне удалось выкрутить шуруп из дна дивана… Этим шурупом мы царапали стену, хотели процарапать дыру. Шуруп раскалился, почти обжигал руки. Мы все скребли, скребли… Сначала был бетон, через пять сантиметров появилась железная сетка, мы проковыряли дырочку, но дальше была новая армированная сеть, сделать лаз невозможно… Из капсулы невозможно сбежать.
– Почему ты называешь комнату капсулой?
Микаэль устало улыбнулся, отчего вид у него сделался бесконечно одинокий.
– Это Фелисия придумала… она фантазировала, что мы в космосе, что у нас миссия… в самом начале, до того как мы перестали разговаривать, но я и потом думал о комнате – “капсула”.
– Почему вы потом не разговаривали?
– Не знаю, просто перестали. Не о чем было говорить.
Рейдар поднес дрожащую руку ко рту. Он как будто пытался справиться с рыданиями.
– Ты сказал – сбежать невозможно… и все-таки ты это сделал, – заметил Йона.
Шеф управления уголовной полиции Карлос Элиассон спускался в негустой снегопад после совещания в ратуше. Он говорил по телефону со своей женой. В эти минуты управление полиции походило на летний дворец в зимнем парке. Рука, держащая телефон, настолько замерзла, что болели пальцы.
– Я собираюсь выделить много денег, людей…
– Ты уверен, что Микаэль поправится?
– Да.
Поднявшись на тротуар, Карлос потопал ногами, чтобы сбить снег с ботинок.
– Поразительно, – пробормотал он.
Стало слышно, как жена вздыхает и садится на стул.
– Я не могу об этом рассказывать, – сказал он, помолчав. – Нельзя, верно?
– Верно.