– Женька, иди в машину…
– Что ты…
– Сейчас поучу этого… неумного человека, и домой поедем. Иди, Женечка, не лезь, тут мужской разговор. Да, паскуда?
Драгоценный захрипел.
Женька Вовку послушалась. Она забралась на переднее сиденье и села, обхватив себя руками. На дорогу Женька старалась не смотреть. Не убьет его Вовка… не убьет… и главное, что с ним самим все хорошо… а то ведь трое, а он один… и еще у драгоценного пистолет имеется, газовый, конечно, но…
Дура!
Сказать следовало!
И Женька открыла дверцу…
– Вовка, он с собой…
Вовка драгоценного отпустил, и тот сполз на землю, вытянулся…
– Вовка, он пистолет…
– Спокойняк, Жень, – Вовка поднял руку, тот самый пистолет демонстрируя. – Все под контролем… и он понял, что нечего женщин пугать. Понял?
Вовка драгоценного пнул. И тот просипел в ответ что-то невнятное, надо полагать, соглашался со сказанным.
– Ну вот… все уже… чего ревешь? – забравшись в машину, Вовка выдохнул. – Ну хватит уже… а то ревешь… на кладбище не ревела, а тут…
– Это нервы.
– Ну да, точно, нервы… прикинь, я вернулся, а мне баба Галя говорит, что тебя увезли. Не, ну я сразу смекнул, что это твой, который типа жених…
…Точно, типа жених.
– И бабу Галю напугал. Она участковому позвонила, а что участковый? Ему сорок лет, у него печенка больная, жена и теща, которая та еще язва. Он заявление примет, но и только… ну я и поехал следом… тут в город, если не местный, дорога одна…
– А машину зачем таранил?
– Дык, – Вовка вытирал руки тряпкой, и вряд ли они становились чище. – Для порядку. Сильно испугалась?
– Нет.
– Врешь.
– Не вру… он машину свою любит. Расстроится…
– Морду он свою тоже любит. Расстроится, – в тон отозвался Вовка и, глянув хмуро, спросил: – Или не надо было лезть? Сами разобрались бы? А то знаешь, говорят, милые бранятся – только тешатся…
– Надо, – Женька потрогала руку, на которой уже проступали пятна синяков. – Спасибо тебе большое… я не знаю, что он бы сделал, но… я видеть его больше не хочу. Почему так, Вов?
– Как?
– Ну… так… я же с ним не один год, замуж собиралась, а не замечала… он раньше никогда на меня руку не подымал… ну да, были недостатки у человека, а у кого их нет? А тут вдруг… как будто другой кто-то… подменили… или это я слепой была?
– Не знаю, – Вовка погладил Женьку по растрепанным волосам и предложил: – А хочешь я тебе одно место покажу!
– Ночью?
– А что? Ночью даже круче! Мы с пацанами аккурат ночью туда и лазили! На слабо!
– Покажи.
Безумие. Но возвращаться в деревню не хочется, потому что стыдно смотреть в глаза Галине Васильевне. Она будет хлопотать, утешать Женьку, и причин стыдиться нет, но…
– Галина Васильевна будет волноваться… – Женька обняла себя.
– А мы ей звякнем, – у Вовки имелся собственный план. И трубку он достал из кармана. – Ба, тут это… короче, все нормалек. Мы с Женькой погуляем… не, не долго… ну конечно, вернемся… куда мы денемся? Не, не потяну я ее никуда. Ничего не случилось. Все добре… ну добре все, говорю. Опять не веришь?
Он хмыкнул, выслушав что-то, явно неодобрительное, и телефон убрал.
– Короче, фишка такая… на старой усадьбе, баяли, призрак водится. Конечно, показывается только в полночь… не боишься?
– Не боюсь.
Машину Вовка бросил на опушке и, осторожно взяв Женьку за руку, спросил:
– Болит?
– Уже нет… спасибо, Вов.
– Не за что. Не связывайся с придурками…
– А… – спрашивать было неудобно. – Оля твоя… не передумала?
Он фыркнул и, проведя рукой по ежику волос, сказал:
– Все. Нету больше Оли… пока ехали, я наслушался… как подумаешь, с какой сволотой она жила… в общем, черствый я, Женек, невнимательный и равнодушный, и вообще хрен поймешь, чего со мною делать.
– Ничего не делать.
– Эт точно…
– Не расстраивайся, – она коснулась его руки. – Если так, то… может, и к лучшему…
– Ну да, – согласился Вовка. – К лучшему… я вот тоже, жил и не видел. Слепой дурак… зато теперь мы, Женька, с тобою прозрели.
– Ага, и мудрости набрались.
Вовка захохотал и сгреб Женьку в охапку.
– Эт точно, доброе привидение…
Он поцеловал Женьку в макушку, а потом руки разжал.
– Я на спор целую ночь просидел, а баба Галя сказала, что развели, как дурня. Нет, ну не так, прямо, но вообще, мол, нету никакого привидения… типа, байки все. А ночь холодной была, август, уже осенью так дышало, и я застудил горло, с ангиною слег. Зато ведь высидел.
Он тянул Женьку за собой, по тропе, которая проступала в лунном свете лысоватой, ненастоящей какой-то, и казалось, стоит оступиться, и Женька навсегда потеряется среди серебристых сосен. Сказочный лес. И сказочный мир.
Комарье тоже, надо полагать, сказочное.
– Стой, а… а Сигизмунд как же… то есть не он, а тот, кто его убил, – Женька остановилась.
– Никак. Не бойся, доброе привидение. Я тебя защищу от всех.
Поверила.
Дура, наверное, но снова поверила и бросилась за Вовкой едва ли не бегом.
– А теперь тихо сиди! – Вовка остановился в зарослях осинника. – На цыпочках…
– Почему?
– Чтоб привидение не спугнуть. А я отойду…
– Куда?
Оставаться одной Женьке совсем не хотелось, но Вовка погладил ее по голове, признаваясь:
– Недалеко… мне тут… приспичило, короче. Я скоро. Не боись, Женька, привидений, кроме тебя, здесь нету.
И наверное, был прав. Вовка двигался совершенно бесшумно, сделал шаг в сторону и растворился в темноте. Разве возможно такое? Возможно… и не стоило сюда лезть. Одной страшно.
Жутко.
Лес. Луна и развалины дома. Белый фургончик с открытой дверью, из которой свет льется, падает на порог. Манит. Но Женька, вместо того, чтобы выйти, выдать себя, жмется к земле. Ее не должны заметить. Кто? Никто. И зачем она согласилась?
А Вовка?
Его не было рядом, Женька знала это совершенно точно.
Куда подевался?
…Приспичило.
И вернется.
Лес полупрозрачный, и теней полно. А Вовка все не идет. Охотится. За кем?
За человеком, который спрыгнул из фургончика на землю, потянулся, руки в поясницу упер…