– Сядет. И надолго. Призналась во всем, и… мне ее жаль. Я с ней поговорить пытался, а она меня обвинила, что я Гришку за кордон отсылаю. Разлучаю с ней.
Машка кивнула… жаль ей Софью? Немного, но… она ведь сама приняла решение.
И убивала.
И продолжила бы убивать, уродуя не только себя.
– Так что, переедешь? – Мефодий остановился под фонарем. Зимой темнело рано, и фонари зажглись, разливая густой желтый свет, в котором плясали снежинки.
Снежинки садились Машке на руки, на шарф и на меховой воротник пальто.
– Я подумаю…
…Галка не обрадуется. И скажет, что Машка слишком спешит. А старшенький вновь обживет Машкину комнату и, как знать, насколько…
– Думай, – Мефодий снял снежинку с Машкиного носа. – Только недолго.
– Час у меня есть?
– Минут десять, не больше, – очень серьезно ответил он.
Так быстро Машке думать еще не приходилось…