— Как?! — испуганно воскликнула Александра. — Вы отказываетесь от сделки?!
— Да что вы! — все еще улыбаясь, ответила женщина. Протянув руку, она представилась: — Симона! Просто муж устал и лег спать, всего полчаса назад. Я не решусь его сейчас разбудить, он встанет злой, как сам дьявол!
— Что же делать? — Александра оглянулась на Дидье, который при этих словах заметно занервничал: — Мы не можем подождать?
— Там сестры одни… — протянул парень. — Я рассчитывал, что быстро вернемся…
— Тогда сделаем так! — решительно заявила Симона. — Ты, Дидье, езжай к своим сестрам, а я потом отвезу Александру обратно. Так будет удобнее. Жанна, проводи его!
Парень с радостью согласился на это предложение, и Жанна, молча слушавшая разговор, увела его во двор. Когда за ними закрылась высокая застекленная дверь, Симона с улыбкой повернулась к гостье, на ходу подцепляя босыми ногами грубые сабо, стоявшие у стены, и энергично потирая руки, словно предвидя нечто чрезвычайно приятное:
— Ну, а я пока покажу вам дом и парк! Вы увидите много удивительного!
Александра с содроганием сердца заподозрила, что нарвалась на хозяйку, считающую, что для гостя не может быть ничего интереснее, чем вникнуть во все детали ее быта, узнать о достижениях по части ремонта и декора и конечно же оценить вкус принимающей стороны. Как-то в Италии она на двое суток остановилась у незнакомых людей. Ей рекомендовали эту пару общие московские друзья. Пара оказалась очень гостеприимной, это были русские эмигранты, много лет не бывавшие на родине. Но их гостеприимство сделалось гостье в тягость: ее ни на минуту не оставляли в покое, упорно заставляя восхищаться домом и садом, рассказывая утомительные, однообразные, полные священного смысла для хозяев истории о том, какими трудами все это создавалось… Художница попросту сбежала от них, придумав достаточно нелепый повод. Муж и жена были так поглощены собой и своим жилищем, что даже не уличили ее в очевидной лжи, — она заявила им, что срочно должна заехать в Рим на аукцион, который, как она же сама им сказала накануне, состоится лишь через месяц. Александра сделала вывод, что они ее вовсе не слушали.
«Кажется, здесь меня ждет то же самое!» — с тоской думала художница, покорно следуя за Симоной на залитую солнцем террасу. Хозяйка решила начать с парка. «Что ж, люди вложили немалые средства… Им хочется, чтобы их затраты и труды оценили по достоинству! Тем более, если местные жители не кажутся им подходящей публикой…»
— Место для дома я выбрала сама. — Остановившись, Симона широким жестом обвела просыпающийся от зимней спячки парк. — Видите, какой он большой… В наши дни купить такой кусок земли с развалинами замка, рядом с Парижем… Это удача!
— И вероятно, безумно дорого?
Александра полагала, что вопрос полностью удовлетворит хозяйку и дальнейшие реплики с ее стороны будут уже не нужны: Симона пустится в бесконечный рассказ о дороговизне земли, достоинствах и недостатках своей покупки. Но ошиблась — женщина пренебрежительно отмахнулась:
— Нет… Не так, чтобы очень… По цене земли купили. Я сама торговалась с хозяином, без агента. Тут никто ничем не занимался, что оставалось еще от замка, окончательно разрушилось, парк просто пропадал… Разлилось болото, пришлось его осушать. Тут ведь рядом Сена… Если уходит человек, сюда приходит река. Из-за болота нам и продали подешевле. За последние двести лет это поместье много раз переходило из руки в руки. Прежние хозяева бежали и не вернулись, когда остальные эмигранты стали возвращаться… Объявились какие-то дальние наследники, но им нужны были только деньги. А те, кто покупал поместье, просто не знали, как ко всему этому приступиться, или жалели средств… Ну, а вот мы с Пьером решились!
Обернувшись к руинам, живописно освещенным розовым вечерним солнцем, Симона почти с нежностью произнесла:
— Совсем недурно, да? Жаль, что теперь это просто груда камней и мусора. Что не погибло в Революцию при грабеже и в пожаре, потихоньку растащили за двести лет мирные сельчане, пользуясь тем, что новые хозяева вечно отсутствовали, а сторожа не держали… От знаменитой мраморной лестницы ничего не осталось… Но зато в глубине парка уцелела старинная беседка и пара скульптур! Они были окружены болотом и так заросли камышами, что последний владелец даже не знал об их существовании! Прелестный уголок… Мы осушили его, расчистили и почти все восстановили, как было двести с лишним лет назад…
— Предок Дидье два века назад приобрел двух каменных сфинксов из вашего парка, — заметила Александра, постепенно проникаясь симпатией к этой женщине. Та совсем не походила на отчаянно скучную и отчаянно же скучающую богатую даму, желающую пустить гостье пыль в глаза.
— Да, парень показывал мне их мельком. Бедный мальчишка! — В голосе женщины послышались теплые нотки. — Я подкидываю ему мелкую работенку по саду, если случится срочная нужда… Вообще-то, к нам время от времени приезжает профессиональный садовник из Версаля. Мы как раз запланировали новый этап работ, но никак не можем решиться начать… Тогда снова приедут рабочие, а пока их нет, тут Дидье на подхвате. Лишний грош его семье не помешает… Бедные дети… Вот судьба…
— Что же случилось у Делавиней? Почему бедная женщина попала в больницу? Что это за темная история?
Решившись задать эти вопросы, Александра мгновенно поняла, что сделала это зря. Улыбчивая, открытая Симона, готовая, казалось, вывернуть душу наизнанку, немедленно замкнулась, посерьезнела и замолчала. Пауза затянулась. Александра ругала себя за то, что пленилась разговорчивостью собеседницы. «Похоже, эта тема ей близка, я ее как-то лично задела… Из-за моего длинного языка, может быть, пропадет сделка… Как глупо!»
Художница потеряла надежду, что беседа завяжется вновь, когда Симона внезапно ответила:
— Неизвестно, что там случилось, знаю только одно: Марианна Делавинь прочно помешалась. Муж и дети не скоро ее увидят. Может, она всегда была расположена к этому… Я встречала ее несколько раз в городе, давно, когда мы только приехали сюда и занялись стройкой. Приятная женщина, намного младше мужа. Ей, должно быть, сейчас не больше сорока, а ему сильно за пятьдесят. Блондинка… И Дидье, и его сестры цветом волос — в нее…
Симона говорила отрывисто, печально, совсем иным тоном. В ее голосе звучало глубокое сострадание.
— Я и сама не раз думала, что же такое там случилось, отчего эта приятная женщина угодила в больницу… Но… В чужую семью не заглянешь. Я, в общем, знаю только то, что мне передала Жанна. Она-то местная старожилка, все ее предки отсюда, пахали эту землю… Вот мой муж — он из Нормандии, а я коренная парижанка.
— Я слышала, что ее испугало привидение. А вы верите в это? — набравшись решимости, спросила Александра.
Симона взглянула искоса и не ответила.
Вместо этого она сделала пригласительный жест и двинулась дальше по усыпанной гравием аллее, ведущей вглубь парка. Художница, не настаивая на ответе, молча пошла следом.
Деревья, обвитые плющом вплоть до крон, возвышались на обочинах, как исполинские храмовые колонны. Апрельский день кончался, клонящееся над полями солнце брызнуло поверх парковой ограды оранжево-алой россыпью лучей. На одной из лужаек горел костер. Хлопотавшая вокруг него Жанна подгребла к огню веерными граблями отсыревшие листья, и тут же повалил густой белый дым. Солнечные лучи, косо проходившие сквозь него, становились настолько материальными, что хотелось вытянуть руку и схватить их. Жанна, искоса взглянув на гостью пронзительно голубыми глазами, оставила свое занятие и, что-то проворчав, нагнулась к подбежавшему псу. Казалось, она целиком поглощена извлечением репьев из его шерсти, но, когда, миновав ее, Александра оглянулась, чтобы еще раз оценить дымно-световой эффект, обнаружила, что Жанна цепко следит за ней. Художнице отчего-то сделалось не по себе.