Неподалеку стояла девушка, похожая на подростка. Рядом – мужчина с сумкой в руках. И как только Монгол увидел хрупкую девичью фигурку, его охватил приступ сладчайшей тоски. Он вспомнил ту единственную свою любовь, о которой старался не думать и которую сам себе приказал забыть. Привычным усилием воли он прогнал эти воспоминания.
Обтерев ладонью лицо, Монгол шагнул в вагон и сосредоточился на предстоящем деле.
– Черт бы его побрал…
– Что вы сказали? – женский голос вернул его к реальности. Рядом остановилась проводница. – Чаю не желаете?
– Нет, – Монгол вернулся в купе.
– Мне кажется, вы меня боитесь, – проворковала Алена.
– С чего вы взяли?
– Я вас насквозь вижу.
– Короче… – он решил покончить с ненужными разговорами. – Не лезь ко мне. Отвяжись.
– Хам, – разочарованно обронила Алена и, тяжело поднявшись с места, ушла в коридор.
Призывный цвет ее пеньюара сработал как взрыв направленного действия. Через десять минут рядом обосновался разгоряченный кавказец. Он был вдвое меньше своей собеседницы, но это нисколько не ущемляло его мужского достоинства.
Еще через несколько минут Алена зашла в купе, порылась в сумочке и, прихватив бутылку вина, удалилась.
Монгол облегченно выдохнул, но в этот момент раздался телефонный звонок.
– Вы готовы?
– Да.
– Действуйте, как договорились.
* * *
Сквозь окно припекало горячее предвечернее солнце. Дайнека честно пыталась заснуть, но сон не шел. Колеса снова и снова выводили свой угрожающий рэп. Забывшись, она поймала себя на том, что мысленно вторит им:
«Тревожный шепот, стекол дрожь,
Ничто не в силах заглушить
Колес пророческий бубнеж:
Убить… убить… убить… убить…»
«С этим нужно что-то делать…» Дайнека встала и покосилась на Ирину – та спала. Отодвинув дверь, девушка вышла в коридор. Стоящий у окна охранник повернул голову и с интересом посмотрел в ее сторону.
– Здравствуйте, – произнесла она, сообразив, что караул сменился.
– Здравствуй, – широко улыбнулся мужчина. Он был среднего роста, со светлыми волосами и невыразительным плоским лицом. – В Красноярск?
– Здесь все в Красноярск, – ответила Дайнека.
– Нравится мне ваш городок! Меня зовут Валентин.
– Людмила… Я там раньше когда-то жила.
– Занятно, – охранник скучал и явно хотел поболтать.
– Часто бываете в Красноярске?
– Теперь – часто. А в первый раз, по службе – давно.
– Ясно.
– Слышала про алюминиевую войну? – спросил Валентин.
– Читала. Мы тогда уже в Москве жили.
– Жуткое было время. Я тогда служил в подразделении… В общем, служил. Помнится, вечером в общежитии с мужиками пиво пьем (я еще не был женат), вдруг – приказ: в течение трех часов прибыть в полном боевом. Посадили нас в машины – и прямиком в аэропорт. А там – на спецборт. В самолете хренова куча народу, все в камуфляже, два джипа посередине стоят. Обхохочешься… Четыре часа лету, и мы в Красноярске. Как там их местный аэропорт?
– Емельяново.
– Вот-вот. Из Емельянова нас сразу на место перебросили, к проходной Красноярского алюминиевого завода. Покатались мы вокруг завода изрядно. А там, – Валентин коротко хмыкнул, – не поверишь, по всему периметру пацаны стоят лет по двадцать. И все вооружены. Может, слышала, есть такой Воропай, красноярский авторитет?
– Слышала.
– Это были его ребята.
– А зачем вы туда прилетели?
– Кинуть его на бабки. Передел собственности. Видишь, какое дело: с одной стороны Москва, с другой – тридцатичетырехлетний парень, который успел отхватить свой кусок.
– Ничего не понимаю… Если вы были военным…
Валентин улыбнулся.
– Мы тогда дворцов Амина не брали. Работали исключительно под заказ, на самоокупаемости. Ну, ты понимаешь… В общем, подъехали к заводоуправлению, поговорили с Воропаем и благополучно свалили в Москву.
– Почему?
– Потому что, если бы не уехали, встреча могла закончиться мясорубкой. И пули бы летали, как воробьи по помойкам.
– Ужас… А что было потом?
Валентин усмехнулся:
– Потом было еще интересней. Через несколько лет кошмар повторился: три часа, боевая готовность, спецборт. Только теперь внутри самолета не джипы, а микроавтобусы с темными стеклами. Куда летим, не сказали. Только по прибытии в Красноярск узнал, что приехали брать Воропая. Это губернатор ваш тогдашний подсуетился, мешал, видать, ему Воропай. Да и на комбинат алюминиевый охотников не убавилось. Брали его в доме, на окраине города. Журналистов налетела хренова куча… Как узнали? Не ясно. Мы еще в самолетах в автобусы загрузились, потом – на скорости за «объектом». Он стал другим, повзрослел. Школы строил, церкви, больницы… Взяли его, засунули в микроавтобус. И – в Абакан, к брательнику красноярского губернатора. А выглядело все это так: впереди два наших микроавтобуса, за нами кортеж из журналистов, за ними – милиция. В Абакане нас прямо в автобусах в самолет, оттуда – сразу в Москву. Я наблюдал за Воропаем. Казалось, весь мир против него, а он молчит и улыбается. В самолете его ребята немного потолкали, дескать, что, крутой слишком? А он молчит… И улыбается. Я тогда подумал, что такого не сломишь. Его можно только убить. Потом поспрашивал у ребят. Говорят, пока он был в Красноярске, чеченцев там не было. По всей России правили бал, как в Москве. А в Красноярске Воропай их в Енисей загнал и подержал там немного. Сразу остыли.
Валентин заржал, но вдруг резко умолк и отшатнулся. Дверь шестого купе отъехала, оттуда вышли двое незнакомых мужчин. Один из них был плотный и невысокий, лет пятидесяти. Сквозь зачесанные набок волосы виднелась необъятная лысина. Он улыбнулся, обнажив крепкие плотоядные зубы. От других его отличала такая непомерная внутренняя сила, что с первого взгляда было ясно: это яркий, волевой и чрезвычайно опасный человек.
Второй – молодой, не старше тридцати – был очень хорош собой и высок. Ухоженное лицо и стильная стрижка выдавали его с головой – это был завсегдатай дорогих салонов красоты.
Вслед за ними из купе вышел Шепетов. Продолжая разговор, он остановился в дверях:
– С этим мы определимся на месте. Мне плевать как, но вы должны это сделать…
Увидев Дайнеку, он замолчал. Двое других скрылись за дверью купе номер восемь. Виктор спросил у Дайнеки:
– Ирина передала приглашение на обед? Надеюсь, вы не откажетесь?
– Судя по времени, обед больше смахивает на ужин, – заметила она.
– Каюсь, слукавил. Согласитесь, слово «обед» звучит благородней.