– Понравишься ей – получишь роль. Не понравишься – можешь ставить крест на своей актерской карьере.
– Да почему?
– Рару знают все. У нее муж журналист. А любовник генеральный продюсер. Не считая еще десятка влиятельных мужиков, с которыми она переспала, или еще спит от случая к случаю.
– Ради карьеры, что ли?
– Нет, исключительно ради удовольствия. Карьера – это лишь побочный эффект ее любвеобильности. У тебя все шансы, Ромашов. Похоже, ты в ее вкусе. Дерзай!
«Зато она не в моем», – в отчаяние думал он, глядя на стоящую перед ним женщину. Он в толк не мог взять, как ей это удается? Оставаться фавориткой генерального, когда в этом офисе концентрация красивых женщин на один квадратный метр площади просто немыслимая! Да уже на подходе становится не по себе. Вокруг одни красавицы! Умопомрачительные ноги, налитые груди размера не меньше третьего, шикарные гривы, белокурые или рыжие. Встречаются, конечно, и обжигающе-яркие брюнетки, даже азиатки с фарфоровыми кукольными личиками. Да выбирай любую! Время такое, что понятие «мораль» давно уже отнесено к атавизмам. Здесь, в офисе солидной кинокомпании оно так же нужно человеку, как хвост или аппендикс. Срочно удалить! Ради карьеры дозволено все! Денег и славы любой ценой!
А генеральный продюсер спит с этой… Даже и не знаешь, как ее назвать? Некрасивая? Невзрачная? Не-пойми-какая в общем. Маленького роста, грудь еле намечается, лицо блеклое, почти без бровей, черты очень мелкие, такое ощущение, что художник работал в четверть силы, едва притрагиваясь к листу карандашом. Какие-то линии вообще остались незавершенными. Это даже не картина, это эскиз. Четверть женщины, не больше. Ростом Рара была ему по плечо, поэтому Ромашов именно так и подумал.
И вдруг она улыбнулась. Его обдало жаром. Такой улыбки он еще не видел никогда. Нахальная? Нет. Вызывающая? Ничуть. Обещающая? Возможно, но тоже нет. Пленяющая и обещающая одновременно. А еще виноватая. Улыбка победительницы и вместе с тем побежденной. Впечатление было такое, словно бы Рара мысленно взяла веревку, сделала из нее лассо и накинула ему на шею. Осталось только затянуть петлю и повести добычу за собой. На заклание. Он понял, что пойдет.
– Как вы говорите, вас зовут?
– Лев Ромашов.
– Как-как?
– Лев…
– Я поняла. Это плохо, – она слегка нахмурилась. На лбу образовалась горизонтальная складка. Он вдруг понял, что Раре за тридцать, а вовсе не двадцать пять, как он подумал, когда ее увидел. – Вы слышите? Лев… пауза… Ромашов. Словно обрыв. Между «В» и «Р» много пустого места. Так не должно быть. Имя должно произноситься легко, без пауз, тогда оно запоминается. Речь – это музыка. Вам, часом, не медведь на ухо наступил?
– Я окончил музыкальную школу по классу фортепиано.
– Ах, я не о том! Есть музыкальный слух, а есть литературный. Фраза должна звучать, как мелодия. Тогда люди ее повторяют раз за разом. Если мелодия удачная, красивая и приятная на слух, то она привязывается, и постоянно всплывает в памяти. Ваше имя люди с досадой забудут. Это как фальшивый аккорд… Или нет. Слишком мало нот. Лев – Ромашов. Если вы учились в музыкальной школе, вы меня поймете. Есть такой интервал: терция. – Он кивнул. – Есть кварта. Очень чисто звучит, как и само слово: кварта. Вслушайтесь… – она взяла его за руку. – Слышите ведь? – он кивнул. – А ваше имя напоминает мне музыкальный интервал, который называется секунда. Звучит он ужасно. Хотя, фамилия хорошая. Литературная. – Рара отпустила его руку. Он почувствовал, что падает с обрыва в глубокий, заросший крапивой овраг, откуда ему уже не выбраться никогда, и отчаянно спросил:
– Вы читали Куприна?
– Разумеется, молодой человек. Я ведь редактор. А мой муж журналист. Если мы и говорим часами о чем-нибудь, то это литература.
– Поэтому вы – Рара? Кстати, как это переводится на русский язык с вашего литературного?
Она впервые посмотрела на него с интересом:
– А вы милый. Да, вы правы. Я Раиса Райская. Райская, само собой, журналистский псевдоним. Настоящую фамилию называть не буду, она не слишком благозвучная. Скажу только, что я Раиса Гавриловна, – она тихонько рассмеялась. – С моим абсолютным литературным слухом это досадно. Мой муж Раевич, так что я могла бы стать Рарой вполне официально, если бы сначала вышла замуж, а потом стала делать карьеру. Но получилось наоборот, поэтому мы сочли, что я останусь Райской, а он Раевичем.
– У нас много общего. Любовницу Ромашова из повести Куприна тоже звали Раисой, – намекнул он.
– Надеюсь, я ничем не похожа на эту вульгарную безграмотную женщину? Держу пари, вы никогда не думали о псевдониме, потому что до сих пор были Лёвой. Лёва Ромашов звучит неплохо, но вы ведь собираетесь стать большим актером? – насмешливо спросила она. Цвет ее глаз неуловимо изменился, теперь он удивился их блеску и яркости. – Поэтому вам нужно настоящее мужское имя.
– И что вы предлагаете?
– Фамилию оставьте, а имя поменяйте.
– На что?
– Ну, я не знаю. Алексей или Андрей… – она на секунду задумалась. – Хотя, Андрей будет лучше. Вам необходимо второе «Р». А то какой-то вы мягкий, – она протянула руку и потрогала его за плечо. – Ну, я же говорила! Лёва Ромашов! Извините, мне надо бежать, у меня много дел.
– Мы еще увидимся? – с отчаянием спросил он.
– Не знаю…
– Пожалуйста, Рара! – попытался он ее обаять.
– Хорошо, – сказала она уже на бегу, – я посмотрю пробы…
Так он стал Андреем.
«Уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается…»
– Аркадий!
– А? Что?
– Аркаша, что с тобой? Я не могу до тебя докричаться! О чем ты думаешь?
Он все никак не мог избавиться от этой привычки: оценивать любые неурядицы в своей жизни, даже досадные бытовые мелочи с точки зрения Уголовного кодекса. Похоже, в юности перезубрил.
Вот и сейчас, глядя на испорченную женой рубашку, он подумал: уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается. Галя ведь не нарочно засунула две его дорогие белоснежные сорочки в стиральную машинку вместе со своей красной блузкой. Сама расстроилась, когда увидела результат.
– Я же не знала, что она китайская! Написано «мэйд ин Итали», – растерянно сказала жена. – Надо же! Полиняла!
Розовые сорочки осталось только выбросить. Аркадий Журавушкин прекрасно понимал, что любой нормальный мужик в такой ситуации ограничился бы одним только словом: «Б…!» Или другим, не менее выразительным, но тоже матерным. Выплеснуть злость, одним плевком, и успокоиться. Он же мгновенно принялся выстраивать для жены презумпцию невиновности, размазывая свою злость, словно жидкую манную кашу по тарелке, чтобы успокоиться. Ну не бред? Что это? Профессионализм или подтверждение того факта, что главной в его жизни является работа? Что он уже больше робот, чем человек. Не особь мужского пола, именуемая Аркадий Журавушкин, а адвокат по уголовным делам Аркадий Валентинович Журавушкин. Когда они с женой последний раз занимались любовью? Именно это он сейчас и пытался припомнить. Пытался найти в себе и в ней хоть что-нибудь человеческое. Кроме желания есть и спать.