– Это я вообще обсуждать не хочу. Речь идет только о чувствах. О симпатиях. Я не собираюсь разводиться. Я просто хочу навести порядок в своих семейных отношениях.
– Какой же вы зануда, – не удержалась Рара.
– Вернемся к главной теме. Итак, Ромашов сидит на вас, как на наркотике. Поэтому и хочет вас вернуть. Хорошо бы ему при этом упрятать в тюрьму вашего мужа. Этого, как вы сами сказали, буревестника.
– Альбатроса, – поправила Рара.
– Какие отношения были у Насти и Ефима Ивановича?
– Отношения, как отношения, – пожала она плечами. – А что?
– Я ведь все равно узнаю правду.
– Ну, попробуйте, – насмешливо сказала она.
– Вы хоть понимаете, что получите срок? Не условный, а вполне реальный, в колонии строгого режима.
– Разве вы мне не поможете?
– Вы рассчитываете на снисходительность судей?
– Именно.
– Но ведь убийство было преднамеренное!
– А вы докажите обратное. Господи, какая-то бумажка с обведенными зонами!
– Какая-то! Ладно, я уже понял: вы не хотите мне помочь.
– Я сказала все, что знаю.
– Что ж… На сегодня, пожалуй, все. – Он посмотрел на часы.
– У вас с кем-то назначена встреча? – догадалась Рара.
– Да.
– Когда мы увидимся?
– Завтра. И послезавтра.
– А вы упрямый.
– Я делаю свою работу.
– Ваша фамилия ведь Журавушкин?
– Да, а что?
– Аркадий Валентинович. Прекрасно! Весь такой адвокат, – она тихо рассмеялась.
– Я не понимаю, Раиса Гавриловна!
– Вам очень идет. Такой обкатанный. Как бильярдный шар. И всегда летите точно в лузу. Аркадий Валентинович, сдается мне, что на этот раз вы промахнетесь. Не связывались бы вы со мной.
– Уже поздно.
Она докурила и встала.
«Я не приблизился к цели ни на шаг, – раздраженно подумал Журавушкин. – Что ж… У меня ведь сегодня еще одна встреча…»
Журавушкин опоздал на двадцать минут, но, видимо, Василиса Петровна твердо решила его дождаться. Она сидела за столиком перед чашкой остывшего кофе, на тарелке Журавушкин заметил крошки и остатки крема. Градова только что полакомилась пирожным.
– Извините, – сказал он присаживаясь. – Дорогу опять чинят. Пробка.
– Будете что-нибудь заказывать? – нависла над ними официантка.
Журавушкин вспомнил, что не обедал, и заказал суп дня. И тоже кофе. Цены в меню его неприятно удивили, но куда деваться?
– Как там Райская поживает? – грубо спросила Василиса Петровна, когда он закрыл меню. – Не сладко ей, небось, в тюрьме-то?
– Я вижу, вы не симпатизируете Раисе Гавриловне?
– А с чего я должна ее любить?
– Она к вам плохо относилась?
– Да мне-то что, с ее отношения? Хоть горшком назови, да только нос в него не суй. У меня один хозяин, Андрей Георгиевич, – уважительно сказала Градова. – А эти двое к нему присосались, как пиявки. Оба бездельники. Работать не хотят, а жить хотят хорошо, – зло сказала она.
Аркадий Валентинович вновь вспомнил про социальную справедливость. И спросил:
– Вас так унижает быть прислугой?
– Смотря кому. Я понимаю, кто-то и полы должен мыть. У меня, между прочим, тоже высшее образование! Даже два! Я до пенсии в мэрии работала! У меня кабинет был отдельный! Не слети тогда наш мэр, неизвестно, где бы я сейчас была! Не я его воровать учила, да все одно под раздачу попала.
– Вот как? – удивился он. – Чиновницей, значит, были. А я было подумал…
– Что я всю свою жизнь полы в чужих кабинетах мыла? И я была человеком. Начальницей. И мне секретарша кофей на подносе подавала: «Чего еще изволите, Василиса Петровна?». Не всем же повезло, как вам, москвичам!
– В чем это нам повезло? – осторожно спросил он.
– Квартиры-то всем раздали, только вам после приватизации досталась миллионная собственность, а нам копеечная. Ну, разве это справедливо? Вы теперь все миллионеры, а мы, как были голытьбой, так и остались. Слезы точим в своих хрущобах. И сносить их, как у вас, в Москве, никто не собирается. Раевичи, вон! Шикарную двушку получили! За просто так. Разве мне не обидно на все это смотреть?
– Но мы живем в этих квартирах, работаем…
– Ага! Видала я, как вы, москвичи, работаете! У вас, что будний день, что праздник – все одно. Народу на улицах и в понедельник полно! Сдаете свои квартиры и жируете. По курортам катаетесь.
– Вы об этом хотели со мной поговорить? – Журавушкину принесли суп, и он с удовольствием опустил ложку в ароматную гущу. Пусть Василиса Петровна выплеснет свою злость. Видать, накопилось.
– Я ведь понимаю, на кого они все захотят спихнуть. У нас кто бедный, тот и крайний, – гнула свое Градова. – Понятно, кому вы поверите. Уж, конечно, не мне!
– Зря вы так. Если вы говорите правду, то я вам поверю.
– Он раньше меня в сад пришел.
– Кто? Раевич?
– Я же говорю, что он очень умный и хитрый. Хитрее всех. Я как-то ненароком лишку приписала. Когда расходы за месяц подсчитывала. Делов-то было на три копейки, но он мне тут же на ошибку и указал. А вы говорите – чудик!
– Значит, вы пытались устроить себе прибавку к зарплате из денег на хозяйственные расходы, а Ефим Иванович тут же это пресек. И дал вам понять, что прекрасно умеет считать. И поживиться за счет Ромашова у вас не получится.
– Да я к Андрею Георгиевичу как к родному! Умру за него, если надо! А вы говорите, что я хотела его обворовать! – еще больше разозлилась Василиса Петровна.
– Это не воровство, – поморщился Журавушкин. Суп был горячий. – Кто говорит о воровстве? Просто те, у кого много денег, должны делиться с теми, у кого их мало. Это на уровне подсознания, если хотите. Должны делиться – и все. Потому что все должно быть по справедливости. От Андрея Георгиевича, понятно, не убудет. А у вас нужда. Ваша дочь бедно живет. Две внучки, а теперь еще и правнук. Вам ведь деньги очень-очень нужны, Василиса Петровна?
– А вы знаете, что такое нужда? – раздраженно спросила она. – Видали вы ее? Ваша жена, небось, пакеты целлофановые не стирает, а колготки не штопает. И едите вы красную икру, на черную намазывая.
– Это невкусно, – машинально сказал он. И тут же поправился: – Суп, говорю, невкусный. А икру да, едим.
– А мы ее и по праздникам не видим!
– Ну, вы-то не прибедняйтесь. Я не думаю, что в доме у Ромашова не было икры и прочих деликатесов. Да и вы, когда в мэрии работали, немало себе позволяли. Просто вам обидно, что те времена закончились. И вы ненавидите всех тех, кому, по вашему мнению, повезло больше. Давайте сменим тон, Василиса Петровна. Вы добивались, чтобы я вас пожалел. А я не пожалел. То есть, не поверил. Кончайте прибедняться. Говорите: с чем пришли?