– Конечно, нет! Хоть арникой мажь, хоть чем! Вид все равно будет ужасный!
– Следовательно, я виновна с момента своего рождения. Такая уж я родилась. Преимущество имеют люди с толстой кожей. Мне осталось только оступиться, чтобы получить по заслугам, – усмехнулась она. – Что и случилось.
– Но ведь вы могли бы выбрать испытание водой.
– Я не умею плавать. Представляете, как я буду дрожать, заходя в воду? – рассмеялась она. – О, нет! Это еще хуже!
– Но ведь это варварство! – рассердился Журавушкин. – Средневековье!
– А между тем Русь в это время была самым влиятельным государством на карте тогдашней Европы. Ярослав выдал всех своих дочерей за монархов, а сыновей женил на иноземных царевнах. Одному даже досталась багрянородная, византийская принцесса. Страна процветала, народ был счастлив и славил своего монарха. Такого могущества в другой раз наша страна достигла лишь спустя века. Следовательно, работало? Законы прекрасно работали. Несмотря на их варварскую примитивность. Главное, это в них верить. Ожог на руке – вещь вполне материальная, в отличие от слов, которые потом стали принимать к сведению. Одни лишь слова. И сразу наступил бардак.
– Вы ерунду говорите, – сердито сказал Журавушкин. – Полную и, извините меня, абсолютную чушь! Я вообще не хочу это слушать!
– Как хотите, – пожала плечами Рара. – Даже если я не виновна, моим словам никто не поверит. В отличие от ожога на руке. Вот, к примеру, мой муж. Я всегда думала, что он меня любит.
– Он и любит! Но по-своему.
– Я вам скажу это только один раз и больше не повторю никогда, ни при каких обстоятельствах. Тем более при свидетелях. На суде. В тот вечер, когда убили Настю, мы с Василисой Петровной задержались на кухне. Помните сломанный кран? – Журавушкин кивнул. – Так вот: в приоткрытую кухонную дверь я видела, как Фима на цыпочках крадется к выходу, в одних носках, прижимая к груди ботинки.
– Что?!
– Все. Больше ни слова.
– Но ведь это же все меняет!
– Не думаю, что Василиса Петровна его заметила. Это знаю только я. А я никому не скажу.
– Но почему?!
– Я же не видела, как он стрелял.
– Но он там был, в саду! Раньше вас всех!
– И что?
– Он крался к входной двери, надеясь остаться незамеченным!
– Давайте прекратим это обсуждать, – сердито сказала она.
– Нет, Раиса Гавриловна, так нельзя! – он взволнованно встал. – Мне надоели эти качели! То я выхожу отсюда, окрыленный, будучи полностью уверен в вашей невиновности, то вы меня швыряете с небес на землю, фактически признаваясь в убийстве! Говорите какими-то загадками! И что мне прикажите делать?
– Передать дело в суд, – тихо сказала Рара.
– Что?
– Вы не найдете доказательств моей невиновности. Равно как и вины. Положитесь на судьбу. Мы возьмемся за раскаленный прут.
– Значит, вы не хотите помочь мне и себе?
– Может, и хочу, но не могу. Оправдают меня – будут искать другого убийцу. А этого я точно не хочу.
– Хорошо. Я уважаю ваше решение. Мы завтра же обсудим это с Андреем Георгиевичем и вашим супругом.
Ромашов поначалу воспринял новость в штыки.
– Как так: она хочет суда?!
– Иной возможности оправдать ее, увы, нет.
– Если бы это вообще было возможно, – тяжело вздохнул Фима Раевич.
– Помолчи, – сердито сказал ему Ромашов. – Я, Аркадий Валентинович, ожидал от вас большего. Неужели вы ничего не нашли? А как же свидетели? Настина подруга, к примеру? Другие?
– Сейчас в Москве почти никого нет, – развел руками Журавушкин. – Но к осени все объявятся. Мы соберем свидетелей защиты, не сомневайтесь. Разумеется, Андрей Георгиевич, решающими будут ваши показания. Вас я буду допрашивать последним. Если другие напортачат, – Журавушкин выразительно посмотрел на Фиму, – у вас еще будет возможность все исправить.
– Ну, хорошо, – кивнул Ромашов. – Считайте, что вы меня убедили. Хотя мне все это, ох, как не нравится, – он поморщился. – Я не люблю предприятий с непредсказуемым результатом. А ты что скажешь, Фима?
– «Я знаю, кто страдал, тот полон благородства, и даже ада месть величью нестрашна…»
– Ты можешь хотя бы в такой момент не ёрничать! – разозлился Ромашов.
– Я говорю то, что думаю! Ты сам спросил мое мнение!
– Если ты и в суде вздумаешь цитировать своего Бодлера, я тебя убью!
– Я же говорю: пишите текст, – слегка надулся Раевич. – Что вы вообще от меня хотите?
– Человека разумного, – размеренно сказал Ромашов. – Соображающего. Иначе ты таких дров наломаешь!
– Андрей Георгиевич прав, – кивнул Журавушкин. – С Бодлером, Ефим Иванович, надо быть поаккуратнее. Судьи могут не так все истолковать. Про те запрещенные стихи вообще забудьте. Никакого разврата.
– Да разве это разврат? – заморгал Раевич. – Вот, послушайте…
– Фима, заткнись, – не выдержал Ромашов.
Аркадий Валентинович мысленно сказал ему спасибо. Не до стихов сейчас. Они напоминали заговорщиков, а, лучше сказать, военный совет перед решительной битвой. Перед судом. Хотя, до суда еще было далеко. Журавушкин еще долго мог бы препятствовать передаче туда уголовного дела, но Раиса Гавриловна настаивала. А ведь можно было бы дождаться возвращения коллег ее и Насти, устраивать перекрестные допросы, очные ставки… Хотя, с кем их устраивать? Рары с мужем? Журавушкин представил себе этот цирк и чуть не рассмеялся. Раевич по своей привычке станет, как щитом, прикрываться Бодлером, пока следователь не придет в бешенство. А то и санитаров из психушки вызовет. Быть сумасшедшим – это ведь так удобно. Аркадий Валентинович внимательно посмотрел на Раевича. Что у него на самом деле на уме? «Крался на цыпочках к входной двери, прижимая к груди ботинки…»
– Я думаю, вам теперь разрешат свидания, – сказал он мужчинам. – Раз мы определились, и Раиса Гавриловна признала свою вину. Первым пойдет Ефим Иванович. Постарайтесь ее приободрить.
– А я? – встрепенулся Ромашов.
– И до вас дело дойдет, – невольно улыбнулся Аркадий Валентинович.
Ситуация была двусмысленной: муж оказался довольно вялым, зато любовник на редкость энергичным и рвался на свидание к женщине, по которой явно соскучился. По мнению Журавушкина, актер был по-прежнему влюблен в Рару и хотел, чтобы она осталась при нем. Если Ромашов будет так же убедителен в суде, то процесс они выиграют. Нет, полного оправдания, конечно, не добиться, а вот условного приговора… Если доказать, что это была самооборона, или Настя Рару откровенно спровоцировала.
– Подвигайтесь ближе, – сказал Аркадий Валентинович мужчинам. – Будем писать сценарий.