Чьи-то шаги прозвучали в коридоре. Вероятно, это пришла бухгалтер – дверь ее кабинета скрипнула, потом хлопнула закрываемая форточка. И снова в редакции наступила тишина. Надя работала, читала и не понимала, зачем она это делает. Потом поняла, что изображает работу, чтобы избавиться от других мыслей, которые стучатся в ее сознании. Сегодня позвонил Холмогоров, набивающийся на встречу и придумавший мифическое предложение вакантного места. А если предложение о работе ложь, значит ли это, что он просто прощупывает почву для своего возвращения? Если бывший муж хочет вернуться, то что делать ей? В смысле, хочет ли она этого?..
Сразу после полудня появился Ключников. Пенсионер воткнул в розетку электрический чайник и достал пакет с бутербродами, от которого пахло вареной колбасой.
– Не хочешь чайку? – спросил Ключников и показал на свой сверток.
Увидев, что Надя покачала головой, задал еще один вопрос:
– Ближайший номер уже сверстан?
– Место для рекламы оставлено.
– Это хорошо, я как раз ее принес.
Коллега кинул в стакан пакетик с чаем и залил его кипятком.
– Реклама ночного клуба подойдет?
– Нам сейчас все сгодится, – ответила Надя.
– Там текст и фотографии. Они просили побольше снимков дать. Правда, на всех запечатлены стриптизерши возле шестов.
– Если снято красиво, то…
Надя замолчала, поняв, что чуть было не сказала глупость.
А Ключников усмехнулся:
– Люди, то есть мужики, собираются на голых девиц посмотреть, деньги за это платят, причем не маленькие, я полагаю. Явно они больные. Какой здоровый ночью от семьи, от жены и детей помчится на посторонних баб глазеть? А мы, стало быть, пропагандируем гадость. Так ведь?
Не дождавшись ответа, пенсионер продолжил:
– Ну, скажем, девочки зарабатывают своим телом, потому что головой не могут. И уж побольше нашего, вероятно, получают. Но почему так сложилось, что умные и порядочные живут в нищете, а те, у кого из всех достоинств только титьки большие, в шоколаде? Ты-то ладно, ты еще устроишь свою жизнь, у тебя временные трудности…
– У меня нет никаких трудностей, – возразила Надя, – я своей жизнью довольна.
Ключников посмотрел на нее и не стал спорить. Развернул пакет, в котором и в самом деле оказались бутерброды с маслом и тонко нарезанной докторской колбасой.
– Ты, может, и довольна, а вот я… Мне шестьдесят два, и что я в жизни видел? Закончил Литературный институт, и когда поступал, самым счастливым на свете человеком был. Там ведь такие люди учились! Поэт Николай Рубцов, например. Он карандашом в институтском мужском туалете написал на стене стихотворение, и годы шли, а надпись оставалась – ее студенты сохраняли, обводили постоянно. Почерк, правда, менялся, хотя строки были четкими.
– Что хоть за стихотворение? – усмехнулась Надя.
– Сейчас, – махнул рукой Ключников, – прожую только.
Он запил бутерброд чаем и продекламировал:
Когда я буду умирать,
А умирать я точно буду,
Ты загляни мне под кровать
И сдай порожнюю посуду.
– И в самом деле Рубцов написал? – не поверила Надежда.
– А то! Мы же все тогда веселыми были, счастливыми, знали, что каждого ждет слава, изданные книги, поклонники с цветами. Когда у меня вышла первая тоненькая книжечка тиражом в три тысячи экземпляров, я не ходил – летал. Думал – вот оно, признание. Появления второй ждал десять лет. Все писал, писал, сочинял стихи, работал завлитом в театре, в котором никогда не было полного зала. А зал-то был маленький, и театр был маленький, и мечты у меня тоже были маленькими – как бы на квартиру денег накопить, как бы дочку приодеть, чтобы не хуже других выглядела. А теперь вот жизнь прошла, словно и не было ее вовсе. Жена пилит постоянно, дочка истеричка, чуть что – сразу в крик, зять бездельник, внук в компьютер уткнулся в свои стрелялки. Хоть домой не возвращайся! Вот и делаю вид, что работаю.
– Но вы же работаете.
– Работаю, – согласился Ключников, – а работодатели делают вид, будто платят мне. Мой приятель по институту был поэтом, как и я, но потом в прозаики подался. Одну или две книжки издал, а после не принимают у него рукописи, и все. Так он в литературные негры подался – сочиняет теперь за одного раскрученного детективиста и живет очень неплохо. Тот даже не читает, что за него создает мой приятель. Сам писать не умеет, читать, вероятно, тоже, но богатый и популярный – как телик ни включишь, он с экрана учит всех, как жить. А приятель говорит, что сочиняет за этого, мягко говоря, писателя, не включая голову вообще: стакан примет – и за компьютер, строчить. Так в месяц по роману у него получается. Машину купил недавно иностранную, женился на женщине, которая младше моей дочки, и счастлив. Ребенок родился у него. Первый, кстати. Конечно, счастлив: ему же на вахте, как мне, не стоять, пропуска не проверять, и он не бегает в поисках рекламы для дохлого журнала…
Хлопнула входная дверь, шаги вошедшего были неторопливы, звучали уверенно.
– Главный пришел, – догадался Ключников и начал прятать бутерброды. Сам удивился своей поспешности и шепнул Наде: – Рабская привычка, словно у кого-то украл… Теперь-то уж что, раньше надо было раба по капле из себя выдавливать…
Отворилась дверь, вошел главный редактор. Обвел помещение взглядом. Наде показалось, что мужчина принюхивается.
– Зайдите ко мне, Черкашина, – произнес шеф, – обсудим, что давать в следующий номер.
Надя кивнула было и тут же сообщила:
– Я хочу уволиться, нашла себе другую работу.
Сказала и подумала, что, вероятно, зря поторопилась. Ведь Холмогоров не предложил ничего определенного. К тому же после собеседования, которое наверняка будет, ей могут отказать.
– А я заказ на размещение рекламы принес, – доложил Ключников.
Но главный даже головы не повернул в его сторону, по-прежнему обращался к Наде:
– Тогда ко мне не заходите, но две положенных недели отработайте.
Вечером Надя ждала звонка Холмогорова. Но позвонил Павел:
– Бабушку обследовали еще раз… Увы, все плохо. Как-то уж внезапно она сдала. Но держится, вида не показывает, шутила даже. Но мне сказали, что и встает она с трудом. Очень жалко, если…
– Поедем к ней прямо сейчас, – предложила Надя.
– Пусть она отдохнет: я только что оттуда. Но если хотите встретиться….
– Очень хочу! Только сейчас жду одного звонка. Дело в том, что я ухожу из журнала. То есть мне кажется, что ухожу. Предложили работу, то есть не совсем еще предложили…
Она поняла, что запуталась. К тому же, зачем много говорить о себе, когда с Еленой Юрьевной такое.
Тут раздался звонок в дверь.