— Я… я закажу себе водки, чтобы не…
— Закажите, если уж так мандражируете, — согласилась я.
Войдя в кафе, он сразу же направился к стойке бара. Я остановилась позади него и следила, как он рылся по карманам в поисках бумажника, а потом, взяв в руки, но даже не открыв меню, бросил бармену:
— Водки.
— Сколько?
— Сто пятьдесят.
— Какой?
— Да какой угодно! — махнул он рукой, оглядываясь на меня. — А вы еще не за столиком?
— Федор Николаевич, сразу договоримся, что не вы даете мне указания, а все-таки я вам, — тихо произнесла я.
— А, ну да, ну да… Вам — чего-нибудь?
— Соку, если не затруднит. Апельсинового.
— Ага… м-м-м…
Пока бармен наливал, я ощупала взглядом помещение кафе. В принципе это было обычное, в меру уютное, в меру вульгарное заведение средней руки. В дальнем углу стоял столик, накрытый скатертью и сервированный, но — пустой. Я прищурилась. Но мне даже не обязательно было прищуриваться, зрение у меня прекрасное, так что я сразу заметила на нем табличку — «Заказан».
Кажется, пока все сходится.
— Пройдем, Федор Николаевич, — настойчиво проговорила я, беря директора под руку. А почувствовав легкое его сопротивление из серии «а может, не на-адо?», добавила с ударением: — Надо, Федя, надо!
Мы сели за накрытый столик. Директор тарасовского цирка крутил в руках табличку «Заказан». В этот момент приблизился официант и сказал:
— Простите, но столик заказан.
Федор Николаевич мотнул головой, а я сказала:
— А может, мы его и заказывали?
— Нет, не вы, — отрицательно ответил официант.
— Значит, заказан… — Я на мгновение попридержала на губах заготовленную фразу, а потом негромко произнесла: — А заказ тройной или как?
Официант наклонил голову и молча рассматривал меня. Потом проговорил:
— И все-таки столик заказан. Попрошу вас удалиться.
В глазах Федора Николаевича мелькнуло недоумение. Я тоже была разочарована. Быть может, мы что-то делали не так? Или же Нуньес-Гарсиа что-то напутал, и теперь мы просто играем с официантом «в шпионов», а он, между прочим, на работе?
Официант отошел и вернулся с плечистым, среднего роста человеком лет сорока. По тому, как почтительно официант шел чуть позади него, по тому, как уверенно этот хорошо одетый, с внимательным взглядом и характерными чертами лица человек держался, было видно, что он тут, скажем максимально емко, — не просто так. Быть может даже, что он хозяин «Стрелы».
Мужчина приблизился к столику и спросил:
— Вам же сказали, что столик заказан.
— Ну а я поинтересовалась, какой был заказ: одинарный или тройной, — невозмутимо ответила я и сделала глоток сока.
Мужчина присел за свободный стул и перевел взгляд с меня на Федора Николаевича. Потом обратно.
— Водка у нас в баре не очень хорошая, — сказал он. — Зря вы ее…
— Я пью сок.
— А ваш спутник — водку. Стоило ли? Пойдемте со мной.
Он встал и направился к стойке бара. Обогнул ее и, остановившись перед дверью служебного входа, глянул на нас. Я следовала за ним шаг в шаг, так что тоже приостановилась.
— Говорят, что у вас в провинции погода испортилась? — вдруг спросил он.
— Да есть такое дело, — немедленно ответила я, думая, что, верно, он спрашивает и не про погоду вовсе.
— Идем!
Он вывел нас на задний двор. Повернулся и спросил:
— При вас?
— А как же, — кивнула я. — Как только, так сразу. Сходить недалеко.
— Ага, — кивнул он. Затем подошел к железному гаражу, отпер его и минуты с две чем-то там внутри грохотал. Лязгал металл, перекатывались какие-то трубы, один раз гулко выстрелило листовое железо. Когда мужчина показался в проеме гаражной двери, в его руке был небольшой коричневый чемоданчик почти квадратной формы.
— Вот, — сказал он. — Как договаривались. Да… сейчас.
Он вынул из кармана пластиковый пакет и бросил туда чемоданчик.
— Теперь пошли к вам.
Мы прошли тем же путем, вышли из «Стрелы», и я, не доходя до машины метра три, разблокировала сигнализацию. Мужчина, не дожидаясь, пока я его приглашу, открыл заднюю дверь и хотел было сесть, но я покачала головой:
— Садитесь на переднее. А вы постойте снаружи, — кивнула я Федору Николаевичу, а сама полезла на заднее сиденье, подняла его и, покопошившись во внутренностях, извлекла плюшевого мишку.
— Вот.
Москвич недоуменно посмотрел на игрушку, потом принял ее из моих рук и взвесил на ладони:
— Товару два кило?
— Как в аптеке, — коротко ответила я. — А здесь, в чемоданчике?
— Я же сказал — как договаривались, по сто пятьдесят за грамм. Тридцать пачек по десять. Ножа у вас нет, леди?
— Найдется.
Он ловко вспорол брюхо медведя, вынул оттуда капсулу, ловко открыл ее и, взяв немного на кончик ножа, коснулся языком.
— Нормально. А вы решили сохранить правила, что ли? Не в живых, так в плюшевых зверях? Ну ладно. Это не мое дело. Примерные сроки следующей поставки обговорим дополнительно. Вы там у себя разберитесь, а то я слышал, непонятки посыпались. Пора бы уже обходиться без резни, делать дела культурно. Всегда ведь можно договориться.
— Это не ко мне, — холодно ответила я. — Всего наилучшего.
— Не хотите проверить деньги?
— Не хочу.
— И правильно. Главное между партнерами — доверие. Было приятно поработать, леди.
И он, вложив капсулу обратно в испорченную игрушку, бросил медведя в пакет, который достал из кармана, и вышел из машины. Через несколько секунд его место занял Федор Николаевич. Он дрожал с головы до ног и не мог смирить конвульсивной этой дрожи.
— Что… что там? — спросил он. Губы бравого бывшего дрессировщика плясали, зубы постукивали. Я чиркнула по нему взглядом и раскрыла чемоданчик. Открылись аккуратные пачки долларов, уложенные несколькими рядами в два слоя. Я наугад выбрала одну из пачек, просмотрела ее и наконец произнесла:
— В каждой пачке десять тысяч баксов. Насколько я могу судить, не фальшивые. Тут… пять, десять, пятнадцать… ага — тридцать пачек.
— И сколько же…
— В сумме? — Я повернулась к циркачу. Он был так взволнован, что даже не мог умножить тридцать на десять тысяч. — Тут триста тысяч «зеленью». Цена товара, который вы хотели выкинуть. Деньги, которых может хватить на всю жизнь.
— Триста… тысяч? — выдавил он.
— Да.