— Что там, Пит? — раздался за его спиной голос матери.
Он протянул через плечо газету, которая через мгновение вновь шлёпнулась на стол.
— А-а… — Миссис Китинг пожала плечами.
Она стояла прямо за ним. Нарядное шёлковое платье плотно облегало её, позволяя видеть жёсткий корсет; небольшая заколка у шеи сияла, её размер не вызывал сомнений, что бриллианты в ней настоящие. Мать выглядела подобно новой квартире, в которую они переехали: откровенно дорогой. Интерьер квартиры был первой профессиональной работой Китинга для себя. Она была обставлена только что купленной мебелью в нововикторианском стиле, консервативно и впечатляюще. Портрет — большое полотно, висящее в гостиной, — конечно, не мог быть не чем иным, как изображением знаменитого предка, хотя таковым и не был.
— Пит, дорогой, мне неприятно напоминать тебе об этом в воскресенье утром, но разве уже не пора одеться? Мне надо бежать, а я боюсь, что ты забудешь о времени и опоздаешь. Как мило со стороны мистера Тухи пригласить тебя!
— Да, мама.
— Будут, наверное, ещё какие-нибудь знаменитости?
— Нет. Гостей не будет. Будет только ещё один человек. Не знаменитость. — Она вопрошающе взглянула на него. Он прибавил: — Там будет Кэти.
Услышанное имя не произвело на неё никакого впечатления. В последнее время ею владела странная уверенность, окутывавшая её подобно толстому слою ваты, сквозь который эта частная проблема больше не проникала.
— Просто семейное чаепитие, — сказал он значительно. — Он так и сказал.
— Очень мило с его стороны. Я уверена, что мистер Тухи очень умный человек.
— Да, мама.
Он нетерпеливо поднялся и направился к себе в комнату.
Это было первое посещение Китингом первоклассной гостиницы-пансионата, куда недавно переехали Кэтрин и её дядя. У него в памяти их номер не оставил каких-то воспоминаний, там всё было просто, очень чисто и изысканно скромно; он отметил, что было много книг и очень мало картин, но все подлинники, и очень ценные. Люди никогда не запоминали жилища Эллсворта Тухи, лишь его владельца. Владелец в этот воскресный день был в тёмно-сером костюме, безупречном, как военная форма, и в шлёпанцах из чёрной кожи с красной отделкой — шлёпанцы бросали вызов строгой элегантности костюма и всё же дополняли эту элегантность как удачный противовес. Он сидел на большом низком стуле, и на лице его было выражение осторожного добродушия, настолько осторожного, что Китинг и Кэтрин чувствовали себя иногда незначительными мыльными пузырями.
Китингу не понравилось, как сидела на стуле Кэтрин, — сгорбившись и неловко сдвинув ноги. Он с сожалением отметил, что на ней третий сезон один и тот же костюм. Её глаза уставились в точку где-то посредине ковра. Она редко вскидывала взгляд на Китинга и вовсе не смотрела на дядю. Китинг не обнаружил и следа того весёлого восхищения, с которым она всегда отзывалась о дяде и проявления которого он напрасно ожидал в присутствии самого дяди. Вся она была какой-то неподвижной, бесцветной и очень усталой.
Коридорный внёс на подносе чай.
— Пожалуйста, дорогая, разлей, — обратился к Кэтрин Тухи. — Ах, нет ничего лучше, как попить днём чайку. Когда исчезнет Британская империя, историки обнаружат, что она сделала два неоценимых вклада в цивилизацию — чайный ритуал и детективный роман. Кэтрин, дорогая, почему ты держишь ручку чайника, как нож мясника? Впрочем, ладно, это очаровательно, именно за это мы тебя и любим, Питер и я, мы бы тебя не любили, если бы ты была элегантна, как герцогиня, — ну кому в наше время нужна герцогиня?
Кэтрин разлила чай, пролив его на скатерть, чего раньше с ней не случалось.
— Мне действительно хотелось взглянуть на вас двоих вместе, — сказал Тухи, бережно держа на весу хрупкую чашечку. — Глупо с моей стороны, не правда ли? Вообще говоря, ничего особо замечательного не происходит, но иногда я становлюсь глупым и сентиментальным, как и все мы. Я хочу поздравить тебя, Кэтрин, хотя должен извиниться перед тобой, потому что никогда не подозревал в тебе столько вкуса. Вы с Питером чудесная пара. Ты сможешь много дать ему. Ты будешь готовить для него пышки, стирать его платки и рожать ему детей, хотя, конечно, дети, все они болеют рано или поздно ветрянкой, что весьма неприятно.
— Но вы… вы это одобряете? — обеспокоенно спросил Китинг.
— Одобряю это? Что это, Питер?
— Нашу женитьбу… со временем.
— Что за вопрос, Питер! Конечно, одобряю. Но вы так молоды! С молодыми всегда так — они видят препятствия там, где их нет. Вы спрашиваете об этом так, будто это настолько важно, чтобы можно было не одобрить.
— Кэти и я встречаемся вот уже семь лет, — попытался обороняться Китинг.
— И это была, конечно, любовь с первого взгляда?
— Да, — ответил Китинг, чувствуя себя смешным.
— Тогда, должно быть, была весна, — сказал Тухи. — Обычно так и бывает. Всегда найдётся тёмный кинозал и парочка, витающая в облаках. Они держат друг друга за руки — но руки потеют, если держать их слишком долго, не правда ли? И всё же быть влюблённым — это прекрасно. Мир не знает более трогательной истории — и более банальной. Не отворачивайся так, Кэтрин. Нельзя позволять себе терять чувство юмора.
Он улыбнулся. Сердечность его улыбки согрела их обоих. Сердечности было так много, что она затопила их любовь, которая показалась такой мелкой и жалкой, потому что только нечто достойное могло породить такую бездну сострадания. Тухи спросил:
— Кстати, Питер, а когда вы намерены пожениться?
— Ну… вообще-то мы ещё не говорили об определённой дате. Понимаете, у меня столько всего произошло, а теперь и у Кэти есть своя работа и… Да, между прочим, — резко прибавил он, потому что эта работа Кэти без всякого на то основания нервировала его, — когда мы поженимся, Кэти должна будет отказаться от неё. Я её не одобряю.
— Я тоже не одобряю, — подтвердил Тухи, — если это не нравится Кэтрин.
Кэтрин работала дневной сиделкой в яслях при школе для бедных в Клиффорде. Это была её собственная идея. Она часто посещала школу вместе с дядюшкой, который преподавал там экономику, и заинтересовалась этой работой.
— Но она мне действительно нравится! — воскликнула Кэтрин с внезапным возбуждением. — Я не понимаю, почему ты против этого, Питер! — в её голосе прорезалась резковатая нотка, вызывающая и неприятная. — Никогда в жизни я не чувствовала такого удовлетворения: помогать людям, которые беспомощны и несчастны. Я была там и сегодня утром — мне не нужно было идти, но я этого хотела, а потому забежала туда по дороге домой. У меня даже не было времени переодеться. Но это ничего не значит, кому интересно, как я выгляжу? — Резкая нотка в её голосе исчезла, она заговорила оживлённо и очень быстро: — Дядя Эллсворт, вообрази! У Билли Хансена болит горло — ты помнишь Билли? А нянюшки там не было, и я должна была прочистить ему горло эгриролом! Бедняжка, у него был ужасный белый налёт в горле!