– Ты ничего не сказал мне о часах, – запоздало обиделась Аля. – Они милые.
– Они без стрелок. Вот что я имел в виду, когда говорил о практической ценности.
– Но я же рассказала тебе про открытку! Она тоже милая. Сейчас схожу за ней.
Аля выскользнула из-за стола, и никто не обратил на это внимания: все увлеклись разглядыванием часов. Когда они добрались до Полины, та вдруг подумала, что в облупленной часовой луковице гораздо больше смысла, чем в альбоме с фотографиями, стрекозе из жестянки и соломенном псе вместе взятых. Вернувшись в дом Парвати после двадцатилетнего отсутствия, она обнаружила, что время здесь как будто остановилось: ее одолевают те же эмоции, и те же страхи, и та же беспомощность перед Маш, и то же вечное ожидание Сережи. Как долго оно продлится, неизвестно, ведь стрелок на циферблате нет!.. Но сами часы, как ни странно, указывают на человека, которому они могли бы принадлежать.
Лёка!
В Лёкиной мастерской, куда редко заглядывали посторонние, стоял маленький стол, зажатый между двумя верстаками. Стол был завален самыми разными часами – наручными, карманными, каминными. Остовами старых ходиков и домами, где обычно живут металлические кукушки. Тем летом Белка наведывалась в мастерскую несколько раз, а однажды пришла туда с Сережей. Тогда-то ей и удалось разглядеть стол вблизи, а заодно – и малопонятное ей часовое изобилие.
– Лёка часовщик, да? – спросила она у Сережи.
– Лёка – философ.
О философии у одиннадцатилетней Белки было весьма смутное представление. Философ – человек, который много думает (к Лёке это не относится); философ – человек, который может все объяснить (к Лёке это не относится); философ – человек, который знает, как жить всем остальным людям. К Лёке это не относится, зато уж точно относится к Сереже. Впрочем, Белка тотчас же забыла о сравнительном анализе, заглядевшись на крошечные механизмы.
Вот часы под названием «Командирские», с большой звездой на циферблате, – точно такие же носит папа. Вот – женские в виде кулона и еще одни женские – на литом потускневшем браслете. Вот часы, от которых тянется металлическая цепочка, они сплющенный воздушный шар. А есть еще часы-луковица, и часы-шкатулка, и часы-единорог. Циферблаты у всех часов разные, цифры на них тоже – римские, арабские, вытянутые и сплющенные; двух похожих друг на друга не найти, и все же… В них есть и общее: ни один из механизмов не работает.
Единороги и воздушные шары мертвы.
Может быть, Сережа не так уж неправ: часовщик никогда бы не смирился с таким положением вещей, а философ…
Философ ко всему относится философски.
– Зачем Лёке столько часов, которые не ходят?
– Затем, что он философ, – улыбнулся Сережа. – И у него свои отношения со временем.
– Лёка хочет остановить его?
– Он уже это сделал. Думаю, он хочет совсем другого.
– Чего?
– Повернуть время вспять.
Какой смешной Лёка! Даже Белка знает, что ничего со временем поделать нельзя, как бы ты ни старался. Невозможно проснуться и оказаться во вчера, или в прошлом декабре с электрогирляндой «Космос» в руках, или у экспедиционного грузовика, где стоит шофер Байрамгельды – живой и невредимый. Насчет декабря Белка не очень расстраивается: будет еще не один декабрь с елкой и гирляндой, и с Синей птицей, которую они с папой повесят на самую макушку. И насчет массы других дней, которые уже стали вчерашними, – тоже. Ей жаль только Байрамгельды. Может, и Лёке кого-то жаль?
– Так не бывает, Сережа. Нельзя повернуть время.
Сережа улыбнулся и приложил палец к губам:
– Только Лёке об этом не говори.
– Не буду.
– Обещаешь?
– Да. А где он взял столько часов?
– Он знает места, где часов видимо-невидимо. Вот и достает их при случае.
…Интересно, как сейчас поживает Лёкина коллекция? И являются ли часы, которые Полина держит в руках, ее частью? Хорошо бы спросить об этом у самого Лёки, но он куда-то подевался.
– Никто не видел Лёку? – громко спросила она.
– Упс, – откликнулся Шило. – Ты ведь подумала о том, что и я?
– Не понимаю…
– Мастерская в саду. Там уйма всяких механизмов. А часов – больше всего.
Ну, конечно! Еще в детстве Шило отличался любопытством и непоседливостью (за что и получил свое прозвище). И такая грандиозная вещь, как мастерская, где полно милых мальчишескому сердцу вещей, просто не могла остаться без его внимания. Возможно, он уже побывал там и в нынешний приезд.
– Думаешь, это Лёка подбросил часы?
– Кто же еще?
– Зачем?
– Ну, откуда мне знать? Может, решил таким образом поприветствовать родственничков, преподнести небольшие сувениры, так сказать. А поскольку клёпок у него в голове не хватает, то и сувениры получились дурацкие.
Что ж, в логике Шилу не откажешь. Сувениры и впрямь дурацкие, детские – часы без стрелок, соломенный пес, дохлая стрекоза в жестянке. Даже бывший в употреблении старый платок не выбивается из общего ряда. И все же что-то не складывалось в этой стройной и спасительной картине. Но что именно – Полина понять не могла.
– А тебе что преподнесли?
– Красотку девушку, – ухмыльнулся Шило.
Красотка девушка! Именно так называлась стрекоза, что лежала в жестянке, – красотка-девушка из семейства «Красотки», Calopteryx virgo. Полина, дочь энтомолога, сразу же признала ее, недаром все ее детство прошло среди насекомых, а часть отрочества – среди атласов и каталогов, посвященных насекомым. И странно, что она нисколько не удивилась красотке-девушке, хотя должна была бы: этот вид стрекоз не живет у моря, он селится по берегам мелких речушек и озер. А в округе нет ни одного водоема, ни одного ручья. Наверное, этому можно найти какое-то объяснение, но Шило… Откуда далекому от энтомологии милиционеру известно имя синекрылой малютки?
– Ты имеешь в виду стрекозу?
– Какую стрекозу? – удивился Шило.
– Ты сказал – «красотка-девушка»…
– Ну да. Я и получил в безраздельное пользование красотку девушку. Вот, смотри!
Шило извлек из кармана шахматную фигурку ферзя – с нарисованными прямо под короной глазами. С нарисованным ртом. От глаз шли завивающиеся кверху закорючки-ресницы, а рот был сложен бантиком. Несколько неровных волнистых штрихов – по обеим сторонам от глаз и рта – символизировали волосы. Сходство со сказочными принцессами, какими их обычно рисуют дети, было очевидным.
– Разве не красотка?
– Пожалуй, – осторожно ответила Полина.
– А что получила ты?
– Тоже красотку-девушку. Так называется стрекоза.
Она достала из сумочки жестянку и положила ее на стол – рядом с ферзем, облупленными часами, потешной собакой из соломы. Эти вещи имели безусловную ценность – но только в глазах ребенка. Каким все эти годы был Лёка, какими были они сами – двадцать лет назад. Конечно, из общего списка детей можно смело исключить старших. А Белку? – можно ли исключить Белку, которой в то время исполнилось одиннадцать? И что-то в ее тогдашней жизни было связано именно с ферзем, или – шахматной королевой, красоткой девушкой.