Она сказалась больной и хотела отменить встречу. Хотя это был его день рождения, к которому Дуг готовился несколько недель, Элли почти убедила себя, что для него самого будет лучше, если она не приедет. Однако это было бы непростительной трусостью. Единственным утешением для нее в этой ситуации оставалось сознание того, что Дуг не знает о ее чудовищном предательстве. Нанесение ему обиды, пусть даже неизмеримо меньшей, стало бы непереносимой пыткой для нее самой. Поэтому она все-таки поехала.
Во вторую неделю декабря Оксфорд превратился в призрак. Студенты разъехались по домам, увезя с собой шум, самоуверенность и беззаботность, свойственную только молодости. Им на смену приехали абитуриенты-вундеркинды, надеявшиеся на то, что однажды университет будет принадлежать только им. Испытывая жажду общения перед нелегкими испытаниями, они сбивались в группы по двадцать-тридцать человек и бродили по улицам. Пять лет назад Элли была на их месте. Она вглядывалась в лица молодых людей и пыталась определить, кем они станут.
Дуг догадывался, что что-то не так. Она то и дело ловила на себе его тревожный взгляд. Он раз десять спросил ее, как она себя чувствует. Элли вымучивала улыбку и отвечала, что все в порядке, просто у нее было много работы. Потом он перестал спрашивать, но озабоченное выражение так и не исчезло с его лица. Каждый раз, когда Дуг открывал рот, даже для того, чтобы прочистить горло, она сжималась от страха. У тебя появился кто-нибудь? Ты изменяешь мне? Но он так и не задал эти вопросы.
В субботу вечером она привела Дуга в ресторан на Бэнбери-роуд, чтобы отпраздновать его день рождения. В студенческие годы Элли пару раз заглядывала в ресторанное меню, и указанные там цены вызывали у нее смех. Теперь же они казались ей вполне умеренными. Зал ресторана располагался внутри зимнего сада и был украшен китайскими фонариками. Элли он казался поистине волшебным местом. Дуг чувствовал себя не в своей тарелке. Он явно напрягся, когда официантка стала расстилать на его коленях салфетку, и сидел так, пока она не ушла. Когда она подходила к их столику, чтобы подлить в бокалы вина, он тут же замолкал, о чем бы ни шел разговор, и опускал глаза в тарелку. Элли же едва замечала ее.
Дуг попытался заказать себе ризотто, самое дешевое блюдо в меню. Элли настояла на бифштексе и бутылке вина Сен-Эмильон, которое она пила за одним из ужинов с Бланшаром.
– У тебя же сегодня день рождения, – напомнила она. – Мы должны отметить его как следует.
Она протянула ему небольшую коробочку и стала наблюдать за тем, как он ее открывает.
– Часы.
Это были часы «Омега», приобретенные ею в магазине беспошлинной торговли брюссельского аэропорта. Дуг без особого энтузиазма снял свои часы и примерил подарок.
– Не нужно было, – пробормотал он. – Старые еще нормально работают.
Элли вспомнила, что эти часы ему подарил отец по случаю окончания колледжа.
– Время от времени в жизни нужны перемены.
Для нее, испытывавшей чувство вины, даже это простое замечание было исполнено двойного смысла. Она съежилась. Интересно, заметил ли это Дуг?
Нельзя испортить ему день рождения.
Он поднял бокал.
– Очень рад тебя видеть.
– С днем рождения!
Они осторожно чокнулись, словно боясь что-то разрушить.
– Я думал о Рождестве, – сказал Дуг. – Понятно, уже поздно, но, может быть, мы могли бы уехать, снять где-нибудь коттедж. Возможно, даже за границей. Колледж предоставил мне стипендию для поездки в Париж, и у меня еще остались кое-какие деньги. Полагаю, ты можешь себе позволить это, – он перегнулся через стол и закрыл ее ладонь своей рукой. – Мы смогли бы провести хотя бы немного времени вместе.
Элли заерзала в кресле. Я сплю с другим. Ей захотелось выкрикнуть эти слова так громко, чтобы стеклянные стены разбились вдребезги, рухнула крыша и уютное тепло зимнего сада растворилось в ночи.
– Я обещала маме провести Рождество с ней.
Когда наступит Рождество, ты больше не захочешь меня видеть, подумала она.
Для Элли было невыносимо видеть разочарование на его лице – суррогат тех чувств, которые он испытал бы, узнав о ее измене.
– Может быть, в феврале, на нашу годовщину.
Нельзя испортить ему день рождения.
Дуг потирал пальцами металлический браслет своих новых часов, словно он вызывал у него зуд.
– Как идет твоя работа? – спросила Элли, чтобы сменить тему.
Его лицо просветлело.
– Очень хорошо. Помнишь поэму, о которой я тебе говорил? Я послал владельцу пергамента, старику в инвалидном кресле, некоторые свои соображения, и они ему очень понравились. Он пригласил меня в Шотландию, чтобы я мог увидеть оригинал. Предложил оплатить мне билет на поезд и другие расходы.
– Когда ты едешь?
– Я уже съездил. В прошлый уик-энд. Он сказал, что я могу взять с собой свою подругу, но ты была в Брюсселе или еще где-то.
Постоянные упреки. Каким-то образом Элли черпала в них силу. Так ей было легче обдумывать свои дальнейшие действия.
– Ну и как поездка?
– Изумительно. Тебе следовало бы увидеть это место. Я дважды менял поезда, сначала в Эдинбурге, потом в Инвернессе. На станции меня встретил помощник старика на «Ленд Ровере», и мы еще около часа ехали по горам. Только я подумал, что мы заблудились, как за очередной грядой показался замок на вершине скалы, высившейся над лесом. Он был сооружен примерно в XIV веке. Замок до сих пор окружает ров, хотя в XVIII веке, когда там разбивали сады, его пытались засыпать.
Официантка принесла их заказ.
– Было уже почти темно, когда мы добрались туда. Помощник ввел меня в просторный средневековый зал с подбалочниками, стенами, увешанными гобеленами, и камином. Представляешь, там можно было припарковать автомобиль. Посредине стоял стол в окружении двадцати стульев, и один из них был предназначен специально для меня. Мистер Спенсер не мог разделить со мной ужин и должен был присоединиться ко мне уже после.
Дуг заметил удивленное выражение на лице Элли.
– Мистер Спенсер – это тот самый старик в инвалидном кресле. Вообще, атмосфера там жутковатая. На стенах развешаны около сотни оленьих голов, и мне все казалось, что будто они внимательно наблюдают за мной. К тому же на стол подали оленину. После ужина в зал вкатился Спенсер в своем инвалидном кресле. Его сопровождал помощник с кожаным чемоданчиком в руках. Там и находился лист пергамента с текстом поэмы.
– Это и был подлинник?
Дуг отрезал кусок бифштекса.
– Я не специалист, но этот пергамент показался мне аутентичным. На нем были видны следы воздействия кислоты. Я поинтересовался, не проводилась ли экспертиза, и помощник сообщил, что, как было установлено, пергамент относится к XII веку. Представляешь! Мистер Спенсер отказался от почерковедческой экспертизы, поскольку не хотел, чтобы кто-то прочитал поэму. Вполне логично. Я сказал, что мало смыслю в палеографии, но текст определенно принадлежит к этому периоду.