За нашими спинами восходит солнце. На склоне холма оно освещает сверкающие бока коня, вырезанного в скале, размером с церковь. Я думаю, кто мог сделать это, и не пересек ли я ночью невидимую границу с другим миром, миром символов и чудес. Я думаю, смогу ли обрести когда-нибудь свободу.
Мы подъезжаем к деревне, убогому поселению недалеко от реки. Даже церковь имеет жалкий вид. Единственное, что отличает ее от окружающих строений, – целость крыши. Все остальные здания зияют глядящими в небо дырами, как будто кто-то решил заново покрыть их соломой, а потом, выполнив половину работы, отказался от этой затеи. Но кто кроет дома соломой в январе?
– Что случилось с крышами?
– Они вынули солому, чтобы кормить свой скот.
Я оглядываюсь.
– Но никакого скота не видно.
– Тогда, возможно, чтобы кормиться самим.
Это деревня живых призраков. Когда мы въезжаем в нее, жители выползают из своих домов и наблюдают за нашей кавалькадой. Их одежда явно непригодна для того, чтобы согревать в январскую стужу. Впереди небольшая группа крестьян высыпает на дорогу, преграждая нам путь. Я натягиваю повод, но эти люди не выказывают враждебности. Они настолько худы, что смести их в сторону не составляет никакого труда.
– Где же женщины? – бормочет Ансельм.
И действительно, когда мы подъезжаем ближе, я вижу среди них одних лишь мужчин. Даже те, кто держит на руках детей, едва различимых в тряпье, в которое они завернуты, истощавших и жалобно хныкающих.
Мы останавливаемся перед ними. Люди с угрюмыми лицами молча смотрят на нас. Один из них – в отороченной мехом шапке, совершенно неуместно сдвинутой набекрень, – сделал шаг вперед. Судя по всему, это деревенский староста.
– Где ваши женщины? – спрашивает Гуго.
Этот вопрос производит неожиданный эффект – как если бы стае гусей бросили горсть зерна. Люди начинают разом говорить, всякая почтительность отброшена. Из-за гвалта я не могу разобрать ни единого слова.
Спустя некоторое время старосте удается утихомирить крестьян.
– Когда мы не смогли отдать графу десятину, он вместо нее забрал наших женщин. Они прядут и шьют, а он продает изготавливаемую ими одежду и ничего им не платит. Если они не успевают сделать столько, сколько хочет граф, он раздевает их догола и бьет. Живут они в хлеву, взаперти. Трое уже умерли.
– Кто ваш граф?
– Граф Вантажский. Джоселин де Отфорт.
Я должен был предвидеть это. Очевидно, я все же пересек границу с другим миром – миром, где мое прошлое оживает и обрушивается на меня. Неожиданно открываются старые, давно зарубцевавшиеся раны и саднят точно так же, как в тот самый день, когда погибла Ада.
– Кто?
– Джоселин де Отфорт. Его поместье находилось в Нормандии, но он потерял его, когда туда вторглись анжуйцы. Король Стефан отдал ему взамен земли в Англии, которые принадлежали его мачехе, и придумал для него титул.
Взгляд старосты украдкой скользнул по нашим повозкам. Мы сняли наконечники с копий, но определить, что это именно копья, совсем нетрудно. Один из мешков раскрылся, и в отверстии тускло блестит кольчуга.
– Вы рыцари?
– Путешественники, – резко отвечает Гуго. – А вы не даете нам проехать.
Среди крестьян поднимается ропот. Они еще теснее обступают Гуго. Сидя в седле, он подобен острову в море лиц, на которых написано отчаяние. Староста берет в руку уздечку и тянется к Гуго. Тот вынужден наклониться, чтобы услышать его.
– Эти земли истощены – вы видите сами. Джоселин ничего с них не получает. Единственная плодородная земля, находящаяся в его распоряжении, – эта дорога. Он эксплуатирует ее так же нещадно, как и нас.
– Что ты имеешь в виду?
– Он следит за дорогой. В полумиле отсюда, в густой роще, путь вам преградит повозка. Часть из вас спешится, чтобы убрать ее с дороги, но она тяжела, поскольку нагружена речными камнями. Спешатся остальные, и в следующий момент десяток копий пронзят ваши тела.
– Почему ты рассказываешь нам об этом?
– Посмотри на нас. В нашей деревне не осталось ни единого зернышка, которое не отнял бы Джоселин.
Гуго выдергивает уздечку из руки старосты.
– Если бы мы останавливались, чтобы покарать каждое встретившееся нам на дороге зло, то никогда не выбрались бы из Лондона.
– Умоляю вас.
Староста падает на колени в грязь и чуть ли не целует копыта коня Гуго. Это душераздирающее зрелище. Его счастье, что конь слишком устал для того, чтобы стукнуть ему копытом по голове.
– Если ты избежишь западни, Джоселин поймет, что мы предупредили тебя. Он уничтожит нас – и наших женщин. Он способен сделать с ними кое-что и похуже, чем заставить шить одежду.
– Итак, он не знает, что мы едем. Надеюсь, ты не сообщил ему об этом?
Староста широко улыбается, обнажая зубы, половина из которых выпала от голода.
– Я же сказал – Джоселин следит за дорогой и видел вас. Он проезжал здесь четверть часа назад.
Мы надеваем кольчуги и разрабатываем план. Я не носил доспехов со времен экспедиции на Иль-де-Пеш. Я содрогаюсь, когда металлические кольца ложатся на мою грудь. Спустя минуту кольчуга ощущается, словно вторая кожа.
Мы делаем необходимые приготовления. В то время как Гуго и остальные проезжают чуть дальше по дороге, Алебард и я вскарабкиваемся на стропила домов с оголенными крышами. Меня бьет дрожь. Перед глазами стоит Ада, привязанная к дереву, и копье, по древку которого стекает ее кровь. В душе поет ангел, предвещая сладостное блаженство мести. Джоселин никогда не отличался терпением. Интересно, думаю я, сколько времени он выдержит, прежде чем явится сюда, чтобы узнать, почему мы не едем в его западню.
А вот и он.
Его сопровождают два рыцаря и десяток слуг, мало чем отличающихся от разбойников. Он заметно потолстел и явно наслаждается жизнью. Челюсть у него стала еще тяжелее, под доспехами явно выпирает округлившийся живот.
Я сжимаю кулаки. На ладонях, в тех местах, где ногти впиваются в кожу, выступают капельки крови.
Джоселин подъезжает к старосте и приставляет острие копья к его горлу. Меня вновь пронзает воспоминание об Аде.
– Где они?
Даже его манера говорить вызывает ассоциацию с избыточным весом: протяжная, монотонная речь, лишенная изысканности, свойственной его отцу. Все выдает в нем человека, не брезгающего поживиться за чужой счет.
– Они поехали другой дорогой.
Староста стоит с опущенной головой. По его щеке пролегает широкий шрам, затянутый черной коростой. Его происхождение не вызывает сомнений.
– Лжец! – Джоселин разворачивает коня. – Здесь нет другой дороги. Ты предупредил их?