— Эй, где вы научились так лазить?
— Монахини в моей монастырской школе учили нас подниматься на Маттерхорн.
В этот миг руки Гровера Лейквуда были широко расставлены: он цеплялся за расселины, пытаясь нащупать опору для ноги. Кэтрин Ди была в пятнадцати футах прямо над ним. Она улыбнулась.
— Эй, мистер Лейквуд?
Он изогнул шею, чтобы видеть ее. Похоже, она держала в белых руках гигантскую черепаху. Но в это время года не может быть черепах. Это большой камень.
— Осторожней, — сказал он.
Но опоздал.
Камень выпал у нее из рук. Точнее, она выпустила его.
Исаак Белл постоянно думал о предсмертной записке Ленгнера.
Он воспользовался пропуском, полученным от морского министра, чтобы снова попасть на оружейный завод, открыл висячий замок на двери кабинета конструктора и обыскал стол Ленгнера. Стопка листков особой бумаги ручной работы, которую Ленгнер, очевидно, использовал для важной корреспонденции, соответствовала бумаге, на которой была написана записка. Рядом лежала самопишущая ручка.
Белл положил ручку в карман и заехал в химическую лабораторию, где у Ван Дорна был свой счет. Потом в такси поднялся на Капитолийский холм в Линкольн-парке, по соседству с которым расцвел жилой район: Вашингтон перемещался от реки Потомак, которая в летнюю жару начинала дурно пахнуть, вверх по холму.
Дом Ленгнера Белл нашел через улицу от парка. Это был двухэтажный кирпичный дом с зелеными ставнями, небольшой двор был обнесен чугунной изгородью. Аудитор Ван Дорна проверил финансовые дела Ленгнера и не нашел никаких посторонних источников дохода. Новый дом Ленгнер мог купить на свое заводское жалованье; как отметил аудитор, это жалованье было не меньше, чем на высших управляющих должностях в частной промышленности.
Дом выглядел совершенно новым — впрочем, как почти все дома на этой улице, кроме нескольких старых деревянных сооружений, — и щеголял высокими окнами. Кирпичная кладка нарядная, стены поднимаются к сложному зазубренному карнизу. Но внутри, как сразу отметил Белл, все заурядно. Обставлен на современный манер скупо, со встроенными шкафами и книжными полками, с электрическим освещением и вентиляторами под потолком. Мебель тоже современная и очень дорогая, работы мастера из Глазго Чарлза Ренни Макинтоша. [4] Откуда, спрашивал себя Белл, Ленгнер брал деньги, чтобы покупать мебель Макинтоша?
Дороти была не в черном, а в серебристо-сером, и этот цвет очень шел к ее глазам и черным волосам. За ней в прихожую вышел мужчина. Дороти представила его:
— Мой друг Тед Уитмарк.
Белл решил, что Уитмарк преуспевающий торговец. С яркой улыбкой на красивом лице, в дорогом костюме с алым галстуком, украшенным гербом гарвардского колледжа, тот выглядел олицетворением успеха.
— Я бы сказал, больше, чем друг, — прогудел Уитмарк, крепко пожимая руку Беллу. — Скорее жених, если вы меня понимаете, — добавил он и подчеркнул свои слова, еще крепче сжав руку Белла.
— Поздравляю, — ответил Белл, отвечая таким же пожатием. Уитмарк с улыбкой выпустил его руку и пошутил:
— Вот это пожатие. Что вы делаете в свободное время? Подковываете лошадей?
— Прошу нас ненадолго извинить, мистер Уитмарк, — сказал Белл. — Мисс Ленгнер, мистер Ван Дорн попросил меня поговорить с вами.
— У нас здесь нет тайн, — сказал Уитмарк. — Особенно таких, какими интересуются детективы.
— Все в порядке, Тед, — сказала Дороти, кладя руку ему на руку и улыбаясь. — На кухне есть джин. Пожалуйста, смешай коктейли, пока мы с мистером Беллом беседуем.
Теду Уитмарку это не понравилось, но деваться было некуда, и он вышел, сказав напоследок:
— Не задерживайте ее надолго, Белл. Бедняжка еще не пришла в себя после смерти отца.
— Всего минута, — заверил Белл.
Дороти плотно закрыла дверь.
— Спасибо. Тед ужасно ревнив.
— Полагаю, — сказал Белл, — у него много хороших качеств, если он сумел добиться вашей руки.
Она посмотрела Беллу прямо в лицо.
— Я не принимаю поспешных решений, — сообщила она таким тоном, который высокий детектив мог истолковать только как проявление внимания со стороны очень привлекательной женщины.
— А чем занимается Тед? — спросил Белл, дипломатично меняя тему.
— Тед поставляет продовольствие флоту. На самом деле он скоро уезжает в Сан-Франциско, чтобы подготовиться к приходу Великого белого флота. Вы женаты, мистер Белл?
— Обручен.
Загадочная улыбка мелькнула на прекрасных губах.
— Какая жалость!
— Откровенно говоря, — сказал Белл, — жалеть не о чем. Я очень счастлив.
— Полная откровенность — отличное качество в мужчине. Вы пришли только для того, чтобы не заигрывать со мной?
Белл достал авторучку.
— Узнаете?
Лицо ее омрачилось.
— Конечно. Это ручка моего отца. Я подарила ее ему на день рождения.
Белл протянул ей ручку.
— В таком случае можете оставить ее себе. Я взял ее с его стола.
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что ею он написал записку.
— Так называемую предсмертную? Ее мог написать кто угодно.
— Не кто угодно. Либо ваш отец, либо очень искусный мастер подделки.
— Вы знаете мое отношение. Он не мог наложить на себя руки.
— Я продолжаю расследование.
— А что насчет бумаги, на которой написана записка?
— Это его бумага.
— Понятно… А чернила? — неожиданно оживившись, спросила она. — Откуда мы знаем, что письмо написано теми же чернилами, что в ручке. Может, они не из этой ручки. Чернила я сама покупала в магазине. Компания «Уотермен» продает тысячи таких флаконов.
— Я уже отправил образцы чернил из этой ручки и из письма в лабораторию, чтобы проверить, идентичны ли они.
— Спасибо, — сказала она с вытянувшимся лицом. — Расхождение маловероятно?
— Боюсь, что да, Дороти.
— Но даже если это его чернила, отсюда не следует, что он сам написал письмо.
— Не бесспорно, — согласился Белл. — Но должен откровенно сказать, что, хотя каждый из этих фактов может быть исследован, все они вряд ли дадут нам определенный ответ.
— А что даст? — спросила она, внезапно как будто бы смутившись. На глазах заблестели слезы.
Ее страдания и смущение тронули Исаака Белла. Он взял ее руки в свои.