– Ты видишь, – Башир сделал жест левой ладонью, – она говорит, что у нее нет мужа. Вы неправильно поступили. Сейчас я за нее отвечаю. Почему вы не подошли ко мне, чтобы я разрешил с ней поговорить?
– А! – поднял руку казах, извиняясь, и неожиданно дал Пашке сильный подзатыльник. – Ты прав, мужик. Мы должны были тебя спросить. Я говорил не лезть! Но разве русский дурак послушается?
– Что случилось, Башир? – поздоровался с чеченцем один из двух вошедших в зал вооруженных милиционеров-казахов.
– Ребята к девушке пристают. Кто такие, чего хотят?!
Милиционеры подняли из-за стола Пашу и увели его вместе с другом за их дальний столик. Через пару минут разговора, в основном на казахском, они вернулись.
– Двое местных, – доложил старший Баширу. – Один русский из города. Наших я знаю, из хороших семей. Немножко играют в националистов и исламистов. Пока за ними ничего нет, но, похоже, их кружок скоро запретят. Они чистые, я проверил. Завтра у них самолет в Москву. Говорят, родители дали денег погулять на каникулах. Пусть гуляют, если девушка не против… У русского нож, документов нет, можно задержать до выяснения. Что скажешь?
Чеченец посмотрел на Марину.
– Башир, Пашка пугал меня ножом. У него фотографии, которые нужно уничтожить. Забери их, пожалуйста.
– Хорошо, – согласился с милиционерами чеченец. – Местные пускай катятся. Русского закройте.
Когда Пашку подвели, Башир заломил ему руку за спину, вытащил из кармана брюк фотографии и отдал их Марине.
У выхода из здания девушку ждал Иса.
– Это я позвал Башира, – услышала она от мальчика. – С тремя я бы не справился.
– Я не просила меня провожать, – взяв Ису за руку, сказала Марина идущему следом Баширу. – Второй охранник мне не нужен.
Башир не ответил, но затылком она чувствовала его весь путь до беседки.
Заждавшиеся девушку ребята уже сами нашли, зажгли и расставили спиральки от комаров примерно в тех же местах, где их ставила Марина, забыв только поставить одну из них в центре. Слабый ветерок, редкий для позднего вечера в здешних местах, выдувал сладковатый дымок, и он никак не собирался в привычный купол. Сорок глаз девятнадцати детей и одного мужчины смотрели на девушку. Еще один мужчина сидел или стоял за беседкой и тоже мог ее слушать.
– Гизи хотел бы всю жизнь жить вместе с братом в родовом селе матери, – тихо начала Марина, – так, как они жили перед его свадьбой. Он мечтал стать ему верной опорой, помощником и защитником. Но наши мечты не всегда исполняются. Не исполнились и мечты Гизи.
* * *
«Следующие два года Гизи редко виделся с женившимся братом. Его жена была из соседнего села, там брат и стал жить.
Через год женатой жизни у Вахи родилась дочка, еще через год – сын.
Друзья Вахи решили отметить рождение его сына. Гуляли и в селе, где жил Ваха, и в родовом селе матери, и в ауле отца. Стреляли, боролись, ели шашлык. Приезжал командир Вахи и еще три больших командира. Хороший получился праздник. Люди как будто знали, что скоро их спокойная жизнь закончится, и следующий праздник будет не скоро. Через месяц после праздника ваххабиты убедили командиров идти в Дагестан, и начался бессмысленный и бесславный поход объединенной чеченской армии.
Когда остатки разбитых отрядов начали отступать к родным горам, Гизи убежал из села в аул, уверенный, что встретится там с братом.
Ваха пришел в аул через неделю. С ним был его командир и еще восемь злых, усталых и пропахших потом и гарью воинов. Ваха рассказал, что последние два джипа у них подбили два дня назад, и что вчера им удалось оторваться от федералов, но командир говорит, не больше, чем на день. У русских в проводниках два кровника командира. Они не успокоятся, пока его не убьют. Но шансы уйти у них есть. Грузия рядом.
Ночью братья опять спали вместе. Гизи, прощаясь, смотрел на яркие звезды, заснул позже Вахи, а проснулся раньше, когда предрассветный молочный туман еще только начал заполнять ущелье.
Когда Ваха встал, Гизи уже был готов к походу. За поясом у него был кинжал и пистолет, который Гизи давно уже достал сам, без помощи брата. Еще два узких стилета в чехлах, с которыми Гизи не расставался, были приторочены кожаными ремешками к высоким альпийским ботинкам.
Гизи возмужал, ему шел семнадцатый год, его подбородок зарос щетиной, он знал, что брат не сможет ему отказать и возьмет с собой.
После утренней молитвы и завтрака бойцы не казались такими злыми, как вечером. Они дали Гизи рюкзак и помогли его собрать. Его рюкзак весил почти тридцать килограммов. Рюкзак Вахи – больше. Гизи попросил, чтобы ему добавили вес, но должен был послушаться приказа.
Среди всех один командир был суров и зол. Гизи старался не попадаться ему на глаза. Командир молился отдельно, в другой комнате, и дольше других. Гизи казалось, что командир зря переживает. До перевала был день пути. Идти им предстояло знакомым ущельем по знакомой тропе. Кто их догонит?
Вверх по ущелью они не побежали, конечно, но пошли ходко. Гизи не привык ходить с тяжелым рюкзаком и, чтобы не отстать, тянулся, как мог, до крови в глазах. Только привалы его и спасали. Через час ходьбы делали десятиминутные привалы. На первых привалах Гизи не снимал рюкзак, лежал на нем.
Узкое место ущелья прошли к десяти часам утра. Когда горы раздвинулись, открыв широкие поляны и заросшие террасы по обе стороны реки, выглянуло солнце, и сразу стало веселее и легче идти. На очередном привале Гизи освободился от рюкзака и подержал уставшие ноги в холодном ручье. После водной процедуры он смог ответить на несколько вопросов. Он рассказал, что в детстве и в школе старшие ребята были им довольны и звали чеченом. Еще он пообещал бойцам показать, когда придут в Грузию, как метко умеет кидать ножи. Над ним немного посмеялись, сказали, чтобы не хвалился раньше времени, и что тоже могут звать его чеченом, если Гизи себя покажет в деле.
До следующего привала шли через дикую облепиху, которая здесь росла почти на всю ширину ущелья. Деревьев было много, они были человеческого роста и тянулись вдоль тропы больше километра. Была середина октября – хорошее время, когда вся облепиха поспела и с удовольствием раскрывала еще не холодному солнцу свои ветки, обильно усыпанные желтыми ягодами и острыми зелеными шипами. Гизи не удержался, отломил несколько веток к чаю, зная, что потом те, кто посмеивается над ним, будут его благодарить, и шел с колючим букетом.
После чая с облепихой прошли карьеры и поднялись к хвойному лесу. Были уже довольно высоко от аула и даже от облепихового раздолья. С высотой пришло похолодание.
С каждым новым переходом Гизи все больше привыкал к ходьбе с тяжелой ношой. На очередном привале ему хватило сил слазить на террасу с барбарисом и набрать ягод, которые здесь никто не собирал.
Перешли «красную» поляну с огромными валунами железняка. Сосновый лес поредел. Пошел снег. Подошли к открытому месту с невысокой горой, которую широко огибали ставшая ручьем река и стелящаяся вдоль него тропа.