— Я такое видела, — сказала Мэри, — Идея в том, чтобы публика подавилась своим смехом. Если срабатывает, то смешное вдруг становится мерзким.
— Думаешь, в этой истории есть хоть сколько-нибудь правды?
Мэри покачала головой.
— Тут со всеми происходит нечто подобное, — сказала она, глядя на заходящее солнце.
— Ты будто этим гордишься, — фыркнул я.
Мы встали. Мэри улыбнулась, одно пустое мгновенье мы держались за руки; невесть почему возник яркий образ брусьев на пляже. Потом мы вошли в комнату.
Теренс ждал нас перед своим домом. Он был в белом костюме и прилаживал в петлицу розовую гвоздику. Чтобы впустить Теренса в двухдверную машину Мэри, мне пришлось вылезти, но в результате его ловких маневров и моей дурацкой учтивости я оказался на заднем сиденье, откуда и представил его своей подруге. Едва мы свернули на автостраду, как Теренс засыпал Мэри настойчивыми, но вежливыми вопросами; со своего места я прекрасно видел, что он придумывает новый вопрос, еще не дождавшись ответа, и буквально изнывает от желания во всем с ней соглашаться.
— Да-да! — приговаривал он, целеустремленно подавшись вперед и сцепив длинные белые пальцы. — Лучше не скажешь!
Ужасное высокомерие, думал я, отвратительный подхалимаж. Как Мэри это терпит? Она сказала, что, на ее взгляд, Лос-Анджелес самый увлекательный город США. Не дав ей договорить, Теренс разразился непомерно хвалебной тирадой мегаполису.
— Мне казалось, ты его ненавидишь, — кисло заметил я, но Теренс уже задавал очередной вопрос, поправляя ремень безопасности.
Я откинулся на сиденье и смотрел в окно, стараясь унять раздражение. Чуть погодя Мэри искоса взглянула на меня через зеркало.
— Ты чего там примолк? — беспечно спросила она.
— Да-да, лучше не скажешь! — передразнил я, охваченный внезапной злобой.
Никто мне не ответил. Мои слова зависли в воздухе, словно их без конца повторяли. К дому Джорджа мы подъехали через двадцать пять минут нерушимого молчания.
Покончив с представлениями, наша троица выперлась на середину громадной гостиной, а хозяин у бара готовил напитки. Футляр с флейтой и пюпитр я держал под мышкой, точно оружие. Кроме бара из мебели имелись еще только два желтых пластиковых кресла с продавленными сиденьями, ярко выделявшиеся на пустынном просторе бурого ковра. Через раздвижную стену можно было попасть во внутренний песчано-булыжный дворик, в центре которого торчала забетонированная штуковина в виде дерева — бельевая сушилка, а из угла выглядывали чахлые ростки полыни — уцелевшей обитательницы подлинной пустыни, что была здесь еще год назад. Мы трое обменивались репликами с Джорджем, но друг с другом не разговаривали.
Потом вся компания стояла с выпивкой в руках и переглядывалась.
— Что ж, идемте, я покажу вам детей, — сказал Джордж.
Гуськом мы послушно зачапали вслед за ним по узкому коридору, устланному толстым паласом. Сквозь приотворенную дверь спальни мы увидели двух мальчиков, которые на двухъярусной кровати читали комиксы. Парнишки равнодушно скользнули по нам взглядом и продолжили чтение.
Потом мы вернулись в гостиную, и я сказал:
— Что-то они очень тихие, Джордж. Ты что, лупишь их?
Хозяин воспринял это всерьез, и завязался разговор о телесных наказаниях. Иногда сыновья получают по заднице, если уж совсем разбалуются, сказал Джордж. Не больно, а просто чтобы слушались. Мэри категорически высказалась против битья детей, а Теренс, решив произвести на меня впечатление тем, что может с ней не соглашаться, заявил: хорошая порка еще никому не мешала. Мэри засмеялась, а Джордж, который еще не привык к манерам вялого пижона, разлегшегося на его ковре, собрался в атаку. Он серьезно подготовился к приему и даже в продавленном кресле сидел навытяжку.
— Вас в детстве пороли? — спросил он, подливая нам виски.
— Да, — помешкав, ответил Теренс.
Я удивился, поскольку отец Теренса умер еще до рождения сына и его воспитала мать, с которой он жил в Вермонте.
— Матушка тебя лупила? — спросил я, не позволив ему выдумать отца-рукосуя.
— Да.
— И вы считаете, это не пошло но пред? Трудно поверить, — сказал Джордж.
— Никакого вреда, — сквозь притворный зевок ответил Теренс и, потянувшись, выставил свою розовую гвоздику. — Вот же он я.
Помолчав, Джордж спросил:
— И что, никогда не было проблем, скажем, в отношениях с женщинами?
— О да, были, — Теренс сел, — И наш английский друг это подтвердит.
Я не сдержал улыбку. Он намекал на мою вспышку в машине.
— Теренс обожает рассказывать забавные истории о своих постельных неудачах, — сообщил я.
Джордж подался вперед, стараясь завладеть вниманием гостя:
— Кто знает, может, это следствие того, что мать вас порола?
Не знаю, взбудоражился Теренс или психанул, но он затараторил как пулемет:
— Проблемы между мужчиной и женщиной были и будут, с чем так или иначе сталкивается каждый. Просто я откровеннее других. Пусть в детстве мамаша вас не секла, но значит ли это, что у вас не случалось обломов с женщинами? В смысле, где ваша жена?..
Вмешательство Мэри было точным, как нож хирурга:
— В детстве меня ударили всего раз, отец, и знаете почему? Мне было двенадцать. Семья сидела за ужином, и я всех известила, что у меня между ног идет кровь. Мазнула ее на палец и всем показала. Отец перегнулся через стол и отвесил мне пощечину. Потом выгнал из комнаты, обозвав грязнулей.
Джордж поднялся, чтобы принести льда, и пробормотал:
— Сущая нелепость.
Теренс растянулся на полу, уставив в потолок неподвижный взгляд покойника. Из детской донеслось пение, вернее, заунывное однотонное бубненье. Я сказал нечто вроде того, что в Англии подобный разговор между малознакомыми людьми вряд ли бы состоялся.
— По-твоему, это хорошо? — спросила Мэри.
— Британцы ничего друг другу не рассказывают, — вмешался Теренс.
— Выбор невелик: либо рассказывать все, либо ничего, — заметил я.
— Слышали моих мальчиков? — входя в комнату, спросил Джордж.
— Вроде было какое-то пение, — ответила Мэри.
Джордж раскладывал по стаканам лед и наливал виски.
— Это не песня, а молитва. Я научил их «Отче наш».
Разлегшийся на полу Теренс застонал, и Джордж резко обернулся.
— Я и не знал, что ты верующий, — сказал я.
— Ну, понимаешь… — Джордж плюхнулся в кресло.
Все помолчали, будто собираясь с силами для очередного раунда обрывочного спора.
Мэри сидела во втором кресле напротив хозяина. Теренс лежал между ними наподобие бордюра, а я, скрестив ноги по-турецки, устроился в ярде от его пяток. Джордж заговорил первым, обращаясь к Мэри через лежащего Теренса: