— Как дела у Хо в Англии? — любезно поинтересовался мистер Чу.
— Очень хорошо, — сказала миссис Лин. — Усердно учится и получает на экзаменах исключительно высшие баллы.
— Вы пришли просто в гости или по делу? — прямо спросил ростовщик.
— По делу, — кивнул мистер Лин.
Мистер Чу проводил супругов в свой маленький домик и предложил сесть, знаком попросив мистера Лина продолжать.
— Нам предстоят непредвиденные расходы. Семья. Наводнение в деревне.
— Какое невезение, — промурлыкал мистер Чу. — И какие же именно расходы?
— Замена пола, матрасов, кухонной плиты, одежда для восьми человек и телевизор, — перечислила миссис Лин. — И еще…
— В общем, пятнадцать тысяч долларов, — подвел итог мистер Лин.
Ростовщик радостно усмехнулся:
— Недурная сумма! А что предложите в залог?
Мистер Лин был готов к этому непростому вопросу.
— Самого Хо. Через шесть лет он станет врачом. С дипломом английского университета. И тогда он вернет вам долг.
Мистер Чу задумчиво кивнул:
— Да, но сейчас он всего лишь первокурсник… Многие бросают учебу, позорят родителей…
— Только не Хо, — яростно возразила миссис Лин. — Он знает, чем мы для него пожертвовали.
— С учетом длительного срока возврата… под тридцать процентов, — сказал ростовщик.
— Вам будет принадлежать часть зарплаты Хо в течение десяти лет, — уточнил заемщик. — Как только сын начнет работать, пойдут перечисления с банковского счета Хо прямо на ваш. — Мистер Лин надеялся затронуть в мистере Чу азартную жилку.
Тот покачал головой:
— Нет. Что самое ценное в вашей жизни, сосед?
Мистер Лин отвел глаза и сказал:
— Моя жена, для меня она бесценна.
Ha обратном пути миссис Лин присела на чудом уцелевшее крылечко их старого домика. Покраснев, она прошептала:
— Позор, какой позор!
Мистер Лин вытащил из кармана бланк денежного перевода за границу и пробормотал:
— Это просто бизнес.
— Но Чу нас страшно унизил, — возразила жена.
— Как?
— Не предложил нам чаю!
Листья на клене уже набрали силу, трепещущим зеленым балдахином оградив окно от толпы на улице. Ева не видела Сэнди Лейк, но слышала, как та день и ночь скандирует свои возмутительные послания. Действовало предписание, по которому Сэнди не разрешалось приближаться к дому номер пятнадцать по Боулинг-Грин-роуд ближе чем на пятьсот метров. Но та регулярно нарушала закон и, воодушевленная неторопливостью полиции, даже пыталась прорваться в дом и спровоцировать Александра.
Сэнди толкала его и пихала, разоряясь на всю улицу:
— Уйди с дороги, самбо! Мне нужно поговорить с Евой, ангелом пожилых людей!
Когда Александр, уступив настоянию Евы, подал в полицию официальную жалобу, констебль Хоук попытался снизить «индекс вредности» Сэнди.
— Да, она малость перегибает палку, но лично мне в женщинах некоторая активность даже симпатична. Мне случалось ходить на свидания с настоящими буками, которые спустя несколько минут вообще переставали разговаривать и как-то на меня реагировать.
Александр возмущенно парировал:
— Так пригласите эту реактивную говорунью в пиццерию. Гарантирую, вы не продержитесь даже до добавки в салат-баре. Она психически нездорова. И вам следует знать, насколько оскорбительна кличка «самбо» для чернокожего. Мне-то плевать, но если ее вопли услышит парочка скучающих чернокожих юнцов, вам, констебль Хоук, придется разбираться с расовыми волнениями.
— Да я вмиг погашу пожар, — возразил констебль. — Я прошел спецкурс по межрасовым взаимоотношениям. Мистер Тейт, почему бы вам не попробовать поддразнить ее? В следующий раз, когда мисс Лейк обругает вас «самбо», попробуйте назвать ее «жирняйкой». И тогда она поймет, что вы такой же человек, как она. А еще скажите, что в венах у вас обоих течет одинаково красная кровь.
Александр смотрел на невинное лицо констебля и понимал: ничего из того, что он может сказать, не сможет пробить брешь в коконе невежества этого юнца. Констебль Хоук еще подростком закупорил свой разум, а в полицейской академии и вовсе его запечатал. И этот ларчик больше никогда не откроется.
Ева лежала поверх одеяла лицом к двери. Стоял жаркий летний день, и ее бесили жара и жужжание мух, роящихся под потолком. Когда же хоть кто-нибудь принесет ей поднос с едой и напитками?
От голода Ева запаниковала. В последнее время она несколько раз оставалась одна, когда Александр уезжал подработать.
Что она станет делать, если к ней неделю никто не зайдет? Встанет с кровати и спустится на кухню или же будет лежать здесь и медленно умирать от голода — ожидая, пока органы один за другим откажут, сердце со вздохом остановится, мозг после нескольких предупредительных сигналов умрет и она окажется в туннеле, в конце которого будет сиять далекий свет?
Ева размышляла о своем организме, о триллионах клеток, размером меньше толщины человеческого волоса. Об иммунной системе, которая в случае болезни созовет все хорошие защитные клетки на кризисное совещание. О том, как клетки выберут лидера-стратега и тот примет решение, заболеть организму или побороться. Совсем как в демократии древних Афин, где граждане на народном собрании все вместе управляли городом.
«Если внутри каждого из нас существует целая вселенная, неужели боги — это мы и есть?»
В комнату, постучав, вошел Александр, в руке он держал листок формата А4. Глянув на изнемогающую от жары и голода Еву, он спросил:
— Сегодня приемный день?
— Не знаю. А кто там?
— Обычная солянка. Вот список. — Он посмотрел на листок, пытаясь расшифровать собственный почерк. — Продавец семян, который говорит, что его никто никогда не любил.
— Да, с ним встречусь, — кивнула Ева.
— Вегетарианец, который работает на скотобойне, потому что больше его никуда не взяли. Стоит ли ему уволиться? Я, кстати, обязательно обыщу его на предмет ножей.
Ева приподнялась на локте и взяла список.
— Я ужасно проголодалась, Александр.
— Чего бы ты хотела?
— Хлеба. Сыра. Джема. Чего угодно.
Он не удержался:
— А ты не могла бы добавить «пожалуйста»? Тогда я не до такой степени буду чувствовать себя евнухом-лакеем.
— Хорошо. Пожалуйста, — ворчливо добавила Ева.
— Благодарю, мэм. Это все?
— Послушай, если ты хочешь что-то сказать…
— Я много чего хочу сказать, — перебил ее Александр. — Мне надоело смотреть, как ты тратишь свою жизнь, копошась в своей берлоге и решая, кому повезет лицезреть великую Еву, а кому дать от ворот поворот из-за минутного каприза. Ты сознаешь, что я ни разу не видел тебя стоящей на ногах? Я даже не знаю, какого ты роста!