Казалось, что на молодого человека это не произвело никакого впечатления.
– Письмо от моей матушки, – пояснил он. – Если это так уж важно, то я скажу ей, чтобы впредь она писала «комната № 2».
– Буду вам очень благодарен, мистер Джонсон. Подобная небрежность может привести к значительным затруднениям и неловкости.
Антони Джонсон улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. Казалось, что он лучится здоровьем, жизнелюбием и мужским началом до такой степени, что Артур Джонсон даже поежился. Кроме того, Артур не любил смотреть на обнаженные мужские торсы в девять десять утра – это совсем не для него, благодарю покорно.
– К значительной неловкости, – повторил он.
– Не думаю. Давайте не будем бежать впереди паровоза. Я полагаю, что мне будет приходить не так уж много писем, и все они будут или из Йорка, или из Бристоля.
– Очень хорошо. Я считал своим долгом предупредить вас, что я и сделал. Теперь вы не сможете сказать, что не были предупреждены, в случае если письма перепутаются.
– Да я и не собираюсь в чем-то вас обвинять.
Больше Артур ничего не сказал. Манеры этого человека обезоружили его. Антони был совершенно спокоен, доброжелателен и великолепно небрежен. Артур мог бы согласиться на извинение или попытку оправдаться, но подобное холодное признание вины – да нет, даже не холодное, а теплое и дружелюбное – было чем-то, с чем ему еще никогда не приходилось сталкиваться. Все это выглядело так, как будто из них двоих Антони Джонсон был старше и мудрее и поэтому мог себе позволить относиться к подобным бытовым проблемам со снисхождением.
Это происшествие здорово выбило Артура из колеи. Когда он разбирал письма на следующий день, у него было желание взять, да и распечатать письмо из Бристоля, якобы по ошибке. Конечно, он этого не сделал, хотя штамп почтового отделения был совсем бледный, а адресовано оно опять было А. Джонсону, эсквайру, 2/142 Тринити-роуд, Лондон W15 6HD. Конверт был сделан из толстой бумаги, лилово-лавандового цвета, явно не из дешевых.
Артур поместил его на самом краю стола справа – именно это место он определил для корреспонденции на имя Антони Джонсона. После этого вышел в палисадник, чтобы хоть как-нибудь попытаться привести в порядок разруху внутри и вокруг бака для мусора. Мусорщики бастовали уже две недели. В неподвижном воздухе мусор издавал резкий вонючий запах с примесью сероводорода.
Когда он вернулся в дом, конверта уже не было.
Артуру было абсолютно все равно, что было написано в письме или кто его написал. Он вообще обращал внимание на Антони только для того, чтобы понять расписание его передвижений. И вот, в последнюю среду месяца, вечером следующего дня, он наконец получил частичные ответы на вопросы, которые его мучили.
Было около восьми вечера, и на улице уже стемнело. Артур уже давно отужинал, вымыл посуду и собирался уже расположиться перед телевизором, как вдруг вспомнил, что забыл закрыть окно в спальне. Тетушка Грейси всегда особенно обращала его внимание на опасности, которые таил в себе ночной воздух. В тот момент, когда он тянул за шнур, стараясь, чтобы тонкие тюлевые занавески не попали между кольцами шторы, Артур увидел, как огонь в нижнем окне погас. Он быстро прошел к входной двери, открыл ее и прислушался. Однако, вместо того чтобы выйти из дома, Антони Джонсон стал подниматься по лестнице.
Артур услышал, как вращается телефонный диск. Цифр было много, а не только семь, как для Лондона. И, естественно, много монеток было вставлено в приемник.
– Как я понимаю, побережье безлюдно, он не подслушивает и не появится завтра здесь, чтобы застрелить меня, – раздался голос Антони. Пауза. – Ну конечно, я шучу, любимая. Да, мне кажется, что все совсем плохо. – Артур внимательно прислушивался. – Получил от тебя письмо. Милая, мне нужна расшифровка. Мне кажется, что ты единственная замужняя женщина в мире, которая в письме к любовнику цитирует «Путешествие Пилигрима» [12] … Ах, так это была «Духовная война»? [13] Ну, тогда мне точно нужна расшифровка. – Длинная, длинная пауза. Было слышно, как Антони тихо ругается, так как ему приходится скармливать телефону все новые и новые монетки.
– Счет за этот разговор переслать тебе? Нет, ну конечно, нет. Ведь Роджер может увидеть счет, ну и так далее. – Тишина. Смех. Опять тишина. Потом: – Семестр начинается на следующей неделе, но я буду ходить только на те лекции, которые меня касаются. А так я все время здесь – работаю и, наверное, размышляю. Выходить вечером? Детка, куда и с кем?
Артур совершенно бесшумно закрыл дверь – умение, которое он выработал многолетней практикой.
Воздух в Западном Кенборне, и так никогда не отличавшийся свежестью, насквозь пропах мусором. Мешки, коробки и пакеты с мусором образовали стену вдоль тротуара между «Водяной лилией» и «Кемаль’с кебаб хаус». Остатки жизнедеятельности фабрики и ресторанов, вытекающие из картонных коробок, заливали Ориэл-мьюз, а вся Тринити-роуд была заполнена горами домашнего мусора, воняющего на солнце.
– А у нас всего-навсего один маленький мусорный бачок, – втолковывал Артур Стэнли Каспиану.
– Да хоть бы и все десять. Все равно они уже были бы полны. Почему вы не складываете мусор в эти черные мешки, которые раздавал муниципалитет?
– Здесь весь вопрос в принципе. Если мусорщики бастуют, то пусть власти находят выход из положения, – сменил пластинку Артур. – Если я аккуратно плачу налоги, то имею право требовать, чтобы мой мусор так же аккуратно вывозили. Я напишу в районную управу. Им не помешает, если они получат жесткое письмо от своего налогоплательщика.
– Если бы да кабы, во рту росли бобы, – расхохотался Стэнли. – Кстати, я как раз не прочь перекусить. Поставь-ка чайничек, старина Артур.
Он открыл упаковку арахиса и еще одну, с чипсами с запахом бургера.
– Как там этот новый парень? Обживается?
– И не спрашивай меня, Стэнли. Ты же знаешь, что я никогда не сую нос в чужие дела, – ответил Артур.
Он приготовил Каспиану кофе, получил свой конвертик и поднялся к себе. Перспектива обсуждать Антони Джонсона со Стэнли его совсем не привлекала, во многом потому, что в комнате № 2 было прекрасно слышно все, что говорится в холле. Конечно, Стэнли Каспиану на это глубоко наплевать. Артур тоже хотел бы не брать это в голову, однако за последние несколько дней ему в голову не раз приходила мысль, что он должен постараться установить добрые отношения с Антони Джонсоном, а не оскорблять его или вызывать у него недовольство. Сейчас он даже сожалел о тех резких словах, которые произнес по поводу неточно написанного адреса. Смутные мысли о том, что с Антони Джонсоном надо подружиться– само это слово было неприятно Артуру, – становились все более и более навязчивыми. Ведь в этом случае он, может быть, сможет уговорить Антони задергивать шторы, когда тот зажигает по вечерам свет. Или, может быть, тогда он сможет подарить Антони жалюзи как средство для сохранения тепла (Стэнли Каспиан до такого никогда не додумается). А может быть, ему удастся убедить нового жильца – но это, конечно, потребует долгой и кропотливой работы, – что в подвале Артур занимается вполне себе безобидными вещами – например, печатает фотографии или работает за верстаком.