– У Ксюши ребенок маленький. Пять лет. Мужа нет. Ксюшу перевели на сокращенную рабочую неделю, совсем гроши получает, а Аллу сократили. Ребенок болеет часто, и они просто бедствуют. Я за последнюю книгу деньги получила, половину им отдала.
У бабушки мать часто просила денег, а у Вадима ни разу. Иногда, заходя к ней после длительных запоев, он видел, что есть в доме совсем нечего, и тогда, в отличие от бабушки, оставлял ей деньги. Через некоторое время мать долг отдавала, все до копейки. Она и за квартиру порывалась платить сама, но тут Вадим был категорически против, и она не настаивала. Она все понимала. После смерти бабушки мать даже не зашла к нему ни разу, догадывалась, что Вадиму это может быть неприятно. А кому приятно, если в гости заходит женщина, прежде валявшаяся на автобусной остановке?
– А Ксюшка работу ищет?
– Ищет, конечно. Только сейчас место найти непросто. Да у нее еще, знаешь, мигрени тяжелые, она иногда сутками встать не может. Такая беспросветная жизнь, ужас.
Никто, кроме нас, не виноват в нашей жизни, говорил дед. Не ищи виноватых на стороне.
– Ну, положим, если ребенка кормить нечем, можно встать и при мигрени. У нее какая специальность?
– Вадик, ты становишься очень похожим на деда, – в раздумье сказала мать. – Даже странно, маленький ты на него совсем не походил. Не знаю, какая у нее специальность. Техническая какая-то.
– Пусть она мне позвонит. Я попрошу, возьмем ее к нам. Только о мигренях придется забыть.
– Я передам. Может, чайку попьешь? У меня варенье есть, сама варила. Из мороженой вишни, правда, но получилось вкусно.
– Нет, не хочу. Зоя до отвала накормила.
– Отец давно звонил? – помолчав, спросила мать.
– Дня три назад. Зоя сказала, он только из больницы вышел.
– Что с ним?
– Она сказала, но я забыл. Ну какая тебе разница, что с ним?
– Никакой, – согласилась мать. Или не согласилась? – Он заканчивает жизнь одиноким стариком.
– Он кончает жизнь так, как этого хотел. Ну его к черту, не хочу о нем говорить.
– В том, что мы разошлись, не только его вина, моя тоже. Это трудно объяснить, да ты и слушать не станешь… – Она помолчала. – Знаешь, Вадик, дедушка был очень хорошим человеком, но жить с ним было трудно. Всем, даже бабушке, а она его очень любила. Черно-белой можно видеть жизнь в четырнадцать лет, а в тридцать пять пора понять, что люди – не безгрешные ангелы. Они совершают ошибки, и их нужно уметь прощать.
– Прощай, – буркнул он, – а я не буду. За подлость надо отвечать.
– Ты не прав, Вадик, – грустно сказала мать, – и не дай бог, чтобы ты понял это слишком поздно.
Отчего-то сегодня ничто не могло испортить ему настроение. Спускаясь вниз, Вадим кивнул незнакомой девушке, весело поздоровавшейся с ним, и ему было все равно, знает она, из чьей квартиры он идет, или нет. Не ее ума это дело.
Моросил дождь, и он натянул на голову капюшон. Улицы были почти пусты, все давно уже приехали с работы домой и сейчас сидели в тепле, ужинали, смотрели телевизор, только он не представлял, чем занять бесконечный вечер. Ноги сами понесли его в уже знакомый Наташин двор, и он успел удивиться и обрадоваться, увидев ее около багажника желтого такси, и побежал к ней, но не успел, потому что она быстро села в машину, и та плавно выехала со двора. Он в растерянности потоптался около подъезда, чувствуя себя совершенно беспомощным, зачем-то поднялся к ее двери и долго нажимал на кнопку звонка, потом сидел на ступеньке лестницы, словно отупев от ее неожиданного отъезда, пока какая-то женщина, сначала спускаясь с маленькой рыжей собакой, а потом поднимаясь после прогулки, подозрительно на него покосилась. Тогда он, наконец, поднялся со ступеньки и медленно поплелся домой.
Он не сказал Наташе, что она – его судьба. Он не сказал, и она этого не знает.
– Простите, вы… Наташа?
Перед ней стояла незнакомая девушка в светлой куртке с лисьей опушкой. Вернее, не совсем незнакомая, Наташа изредка встречала эту девушку, а однажды наблюдала, как та чуть не расплакалась в супермаркете, когда выяснилось, что салат, который она хотела купить, закончился. То есть на витрине он был, но то ли его оказалось мало, то ли еще что, но девушка не могла его купить, очень расстроилась, продавщицы наперебой предлагали ей что-то еще, но ничего другого обиженная девушка не хотела, она кончиком мизинца вытерла подступившие слезы и, оставив нагруженную продуктами тележку у витрины с салатами, ушла без всяких покупок. Поведение ее было странным, поэтому Наташа ее и запомнила и еще подумала, что эта девушка либо очень счастлива, настолько, что невозможность получить какой-то салат кажется ей настоящим горем, либо очень несчастна, и слезы на глазах у нее появились не из-за салата, а от горя или усталости, а салат стал только последней каплей, переполнившей чашу терпения. И потом Наташа иногда встречала ее, как часто сталкиваются живущие рядом люди. Девушка всегда была тщательно и умело накрашена, неброско, но дорого одета, и, глядя на нее, Наташа казалась себе кухаркой в господском доме.
– Вы не обидитесь, что я вас так называю? – робко сказала девушка. – Просто мне Вадик столько про вас рассказывал. Вы ему очень нравитесь, он говорит, что вы очень добрая, просто попали в сложную ситуацию.
Про ситуацию Танечка ввернула просто так, на пробу, а оказалось, что попала в десятку – девица прямо застыла вся, как мокрая тряпка на морозе.
– А я его невеста, – объяснила девушка. – Правда, мы заявление еще не подали. У меня мама болеет, как-то неловко идти в загс.
Наташа смотрела на ее веселое лицо и чувствовала себя застывшей каменной статуей, и в какой-то миг даже испугалась, что больше никогда не сможет шевелиться и всю оставшуюся жизнь так и будет стоять на мокром холодном ветру.
– Простите, я спешу, – Наташа кашлянула, потому что губы не слушались, решительно обошла нежную девушку и, стараясь не спешить, ровной походкой направилась к дому.
Вадим ничего ей не обещал, она все напридумывала сама. Она придумала, что ему хочется защищать ее, а он просто помогал «женщине, попавшей в сложную ситуацию».
Наташа задержалась у дорожки к мусорным бакам, ей вдруг захотелось выбросить новый розовый халат, которому она только что так радовалась. Если бы это был не мамин подарок, она бы так и сделала. Она знала, что никогда его не наденет, он всегда будет напоминать ей о пережитом унижении.
Самым чудовищным было даже не то, что у Вадима есть невеста, а то, что он этой невесте рассказывал про Наташу. Мысль была настолько непереносимой, что Наташа чуть не застонала, усевшись на пуфик в маленькой прихожей бывшей бабушкиной квартиры.
Она сунула пакет с халатом и блузками в шкаф, открыла горячую воду и забралась в ванну. Даже горячая вода, почти кипяток, не согревала, где-то внутри стоял ледяной ком. Наташа протянула руку и достала с полочки полиэтиленовую шапочку – нельзя мочить волосы. Она не может находиться в квартире, где еще два часа назад стояла, млея от счастья, когда Вадим обнимал ее.