– А здорово наш друг ответил канонику, разве нет? – спросил мистер Дедал.
– Я, честно говоря, не думал, что его на такое хватит, – сказал мистер Кейси.
– Отец мой, я заплачу церковный сбор тогда, когда вы прекратите делать из дома Божьего будку для голосования.
– Премилый ответ священнику, – сказала Дэнти, – от человека, который называет себя католиком.
– Им некого тут винить, кроме самих себя, – произнес мистер Дедал сладким тоном. – Им каждый дурачок скажет, что лучше бы они занимались только религией.
– Это и есть религия, – сказала Дэнти. – Они исполняют свой долг, когда предостерегают народ.
– Мы ходим в дом Божий, – сказал мистер Кейси, – чтобы смиренно молиться Творцу нашему, а не слушать предвыборные речи.
– Это и есть религия, – опять повторила Дэнти. – Они правильно делают. Пастыри должны наставлять свою паству.
– И вести политическую агитацию с амвона, так выходит? – спросил мистер Дедал.
– Конечно, – сказала Дэнти. – Здесь речь о нравственности. Если священник не говорит своей пастве, что хорошо и что дурно, то это не священник.
Миссис Дедал положила свои ножик и вилку и сказала:
– Ради милости Божией и благости Божией, давайте мы оставим политические споры хотя бы на один этот день в году.
– Вот это правильно, мэм, – сказал дядя Чарльз. – Саймон, хватит уже. Давай-ка ни слова больше.
– Хорошо, хорошо, – сказал скороговоркой мистер Дедал.
Быстрым жестом он открыл блюдо и произнес:
– Ну, кому там еще индейки?
Никто не откликнулся, а Дэнти повторила опять:
– Премилые выражения для того, кто считает себя католиком.
– Миссис Риордан, я вас прошу, – сказала миссис Дедал, – я прошу вас оставить эту тему.
Дэнти повернулась к ней и сказала:
– Так значит я должна сидеть здесь и слушать, как издеваются над пастырями моей церкви?
– Да никто против них и слова не говорит, – вмешался мистер Дедал, – пока они не лезут в политику.
– Епископы и священники страны высказали свое суждение, – произнесла Дэнти, – и ему надо повиноваться.
– Если они не бросят политику, – сказал мистер Кейси, – то, знаете, народ может бросить церковь.
– Вот, вы слышите? – воскликнула Дэнти, повернувшись к миссис Дедал.
– Мистер Кейси! Саймон! Ну прекратите же, – молила миссис Дедал.
– Нехорошо, ох как нехорошо! – произнес дядя Чарльз.
– Что?! – вскричал мистер Дедал. – И мы должны были отступиться от него по английскому приказанию?
– Он больше уже не был достойным вождем, – сказала Дэнти. – Он был разоблаченным грешником.
– Мы все грешники, и притом злостные грешники, – холодно возразил мистер Кейси.
– Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят, – произнесла миссис Риордан. – Лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих [82] . Таковы слова Духа Святого.
– И весьма скверные слова, если вам интересно мое мнение, – невозмутимо отвечал мистер Дедал.
– Саймон! Саймон! – забеспокоился дядя Чарльз. – Ведь тут мальчик.
– Да-да, конечно, – нашелся мистер Дедал. – Я ведь это о чем… носильщик на станции говорил весьма скверные слова… Все в порядке, господа, все в порядке. Стивен, давай-ка свою тарелку, паренек. Вот, заправляйся как следует.
Он наложил Стивену полную тарелку, а потом дяде Чарльзу и мистеру Кейси тоже положил по большому куску индейки с обильной порцией соуса. Миссис Дедал ела совсем мало, а Дэнти сидела, сложив руки на коленях, и лицо у нее было красное. Мистер Дедал принялся разрезать то, что было еще на блюде, а потом объявил:
– А вот самый лакомый кусочек, который зовется папский нос! Кто из дам и господ желает…
Он поднял перед собой кусок дичи на вилке. Никто не отозвался. Тогда он положил кусок на свою тарелку со словами:
– Ну что ж, мое дело предложить. Съем-ка я сам его, как-то я последнее время не в форме.
Подмигнув Стивену и закрыв блюдо крышкой, он снова принялся за еду.
Пока он ел, царило молчание. Потом он заговорил:
– Что же, день-то был славный, в конце концов. И в городе приезжих целые толпы.
Никто не отозвался. Он продолжал:
– Приезжих было больше, пожалуй, чем на прошлое Рождество.
Он поглядел вокруг, но у всех сидящих лица были уткнуты в тарелки. Ответа ему не последовало. Выждав минуту, он проговорил в сердцах:
– Испортили-таки мне рождественский ужин!
– Не может быть ни счастья, ни благодати, – сказала Дэнти, – в том доме, где нет почтения к пастырям.
Мистер Дедал с шумом швырнул на свою тарелку вилку и нож.
– Почтение! Это что, к Билли-губошлепу или к бочке с потрохами из Армаха? Почтение!
– Князья церкви! – процедил презрительно мистер Кейси.
– Ага, как конюх лорда Лейтрима, – добавил мистер Дедал.
– Они Божии помазанники, – сказала Дэнти. – Они честь нации.
– Бочка с потрохами, – произнес резко мистер Дедал. – Когда почивает, вы скажете – красавчик. Надо вам видеть, как этот гусь лопает свинину с капустой в зимний денек. Картинка!
Он скорчил на лице грубую тупую гримасу и зачавкал громко губами.
– Правда, Саймон, – сказала миссис Дедал, – при Стивене ты не должен так говорить. Это нехорошо.
– О, когда он вырастет, он припомнит все это, – с жаром вмешалась Дэнти, – припомнит все речи против Бога, и против религии, и против священников, что он наслушался в своем доме.
– И пусть еще он припомнит, – крикнул ей мистер Кейси через стол, – те речи, которыми священники и их шавки клеймили и загоняли в гроб Парнелла. Пусть он это тоже припомнит, когда вырастет.
– Сукины дети! – вскричал и мистер Дедал. – Едва он попал в беду, они его тут же предали, как крысы из помойки набросились. Подлые псы! Да они и смахивают на псов, я божусь!
– Они правильно поступили, – кричала Дэнти. – Они были послушны своим епископам и священникам. Честь и хвала им!
– Но это просто ужасно, – проговорила миссис Дедал, – даже такой единственный день в году не может у нас быть без этих ужасных споров.
Дядя Чарльз мягким жестом поднял вверх руки и сказал:
– Ну послушайте же, послушайте! Неужели мы все не можем высказывать свои взгляды, какие бы они ни были, не выходя из себя, не ругаясь. Это же так плохо.