Кроме членов семьи, на обеде присутствовали еще две дамы, и, когда они вместе с тетей Шоу и Эдит поднялись в гостиную, Маргарет с неохотой взялась за рукоделие. Спустя некоторое время вошли джентльмены, мистер Колтхерст и мистер Торнтон были заняты разговором. Мистер Леннокс подошел к Маргарет и тихо произнес:

— Я действительно думаю, что Эдит обязана поблагодарить меня за мой вклад в ее вечер. Вы даже не знаете, какой приятный, рассудительный человек ваш арендатор. Он оказался именно тем, кто предоставил Колтхерсту все сведения, которые тот хотел получить. Я не представляю, как он умудрился не справиться со своими делами.

— С его силами и возможностями вы бы преуспели, — ответила Маргарет.

Мистеру Ленноксу очень не понравился тон, которым она ответила, хотя сами слова пришлись ему по душе.

Так как он замолчал, до них долетел отголосок разговора, который вели у камина мистер Колтхерст и мистер Торнтон:

— Уверяю вас, я слышал, об этом говорили с большим интересом… я бы даже сказал — с любопытством. Я слышал, как ваше имя часто упоминалось во время моего короткого пребывания по соседству…

Следующие несколько слов слушатели пропустили, а потом услышали, как мистер Торнтон ответил:

— Во мне нет ничего особенного… Если обо мне говорят подобным образом, то они ошибаются. Я не спеша принимаюсь за новые проекты и считаю, что неловко позволять себе быть известным даже среди тех людей, которых я желаю знать и с которыми я бы не скрытничал. Тем не менее, несмотря на все эти препятствия, я понимал, что я на правильном пути и что, начав дружить с одним, я знакомлюсь со многими другими. Преимущества были взаимными: мы и осознанно, и неосознанно учились друг у друга.

— Вы сказали «учились». Я надеюсь, вы намерены продолжать тот же курс?

— Надо остановить Колтхерста, — поспешно сказал мистер Леннокс. И неожиданным, но все же уместным вопросом он повернул русло разговора, чтобы мистеру Торнтону не пришлось испытать унижение, признав неудачу в ведении дел и последующее разорение.

Но как только вновь возникшая тема разговора исчерпала себя, мистер Торнтон возобновил беседу с того места, на котором его прервали, и ответил на вопрос мистера Колтхерста:

— Я потерпел неудачу в делах, и мне пришлось расстаться с положением хозяина. В Милтоне я ищу такое место, где мог бы работать под началом человека, который охотно передал бы мне ведение дел. Я не предлагаю поспешно воплощать в жизнь непродуманные теории. Мое единственное желание — иметь возможность наладить общение с рабочими, не сводя их исключительно к денежным отношениям. Но, судя по тому, какую важность приписывают этому намерению некоторые наши фабриканты, сокрушенно качая головами, едва я заговорю о каких-либо экспериментах в этом направлении, можно подумать, что это та самая точка, которую искал Архимед, чтобы повернуть земную ось.

— Я заметил, вы употребляете слово «эксперименты», — сказал мистер Колтхерст, изысканно подчеркивая уважительное отношение к собеседнику.

— Потому что я убежден, что именно так их и следует рассматривать. Я не уверен в последствиях, к которым они приведут. Но я уверен, что их следует опробовать. Я пришел к убеждению, что никакие общественные институты, какими бы мудрыми они ни были и сколько бы усилий ни потребовалось для их устройства и воплощения, не смогут объединить классы, пока не создадут условий для непосредственного личного контакта между представителями разных классов. Личное общение — истинное дыхание жизни. Рабочий человек едва ли способен понимать и чувствовать, сколько приходится его нанимателю трудиться в своем кабинете над планами развития производства. Готовый план подобен станку, который можно пускать в дело, как только в нем возникнет необходимость. И рабочие принимают такой план, как они принимают станок, не осознавая, какого умственного напряжения требует доведение его до совершенства. Но я бы предложил идею, разработка которой с необходимостью сопровождалась бы личным общением. Поначалу не все пошло бы гладко, но с каждым новым шагом все больше людей проявляли бы интерес, и наконец все стали бы желать успеха этой разработке и захотели бы принять в ней участие. Но даже тогда, я уверен, идея потеряет свою жизнеспособность, как только ее перестанет поддерживать тот всеобщий интерес, который неизменно заставляет людей находить средства и пути к пониманию друг друга притираться к характерам и личностям друг друга и даже к особенностям нрава или речи. Нам следует научиться лучше понимать друг друга и, осмелюсь сказать, больше нравиться друг другу.

— И вы думаете, такие отношения могут предотвратить повторение забастовок?

— Вовсе нет. Я могу надеяться лишь на то, что рабочие перестанут вкладывать в забастовки ту жестокую, мстительную ненависть, которой они до сих пор отличались. Оптимистичный человек мог бы вообразить, что более близкое и более доброжелательное общение между классами могло бы положить конец забастовкам. Но я не оптимист.

Внезапно, осененный новой идеей, он прошел туда, где сидела Маргарет, и заговорил без предисловия, словно знал, что она прислушивалась к их разговору:

— Мисс Хейл, у меня есть документ, подписанный по кругу моими рабочими и, как я подозреваю, составленный Хиггинсом, в котором они подтверждают свое желание работать на меня, если я снова получу право нанимать рабочих от своего имени. Правда, неплохо?

— Да, совершенно верно. Я очень рада за вас, — ответила Маргарет, подтверждая слова выразительным взглядом, однако тут же потупилась, поскольку ответный взор Торнтона был слишком красноречив.

Он мгновение смотрел на нее, словно не знал, что ответить. Потом вздохнул:

— Я знал, что вам понравится. — С этими словами он отвернулся и больше не заговаривал с ней до тех пор, пока не пришло время для официального прощания.

После его ухода Маргарет с некоторой нерешительностью сказала мистеру Ленноксу, заливаясь румянцем от волнения, которого не сумела подавить:

— Могу я поговорить с вами завтра? Мне нужна ваша помощь… в одном вопросе.

— Конечно. Я приду в любое удобное для вас время. Вы не доставите мне большего удовольствия, если воспользуетесь моей помощью. В одиннадцать? Очень хорошо.

Его глаза светились ликованием. Она училась полагаться на него! Казалось, что теперь каждый день будет только придавать ему уверенности, без которой он не решился бы снова сделать ей предложение.

ГЛАВА LII
«ТУЧИ РАССЕЯЛИСЬ» [69]