— Нет, Бесси, подумай! — сказала Маргарет. — Бог не причиняет боли по своему желанию. Не живи одними пророчествами Откровения Иоанна Богослова, лучше прочти понятные отрывки из Библии.
— Согласна, так будет разумнее, но где еще я услышу такие величественные слова и обещания, где еще услышу рассказ о том, что так отличается от этого ужасного мира и этого города, как не в Откровении? Много раз я повторяла строфы из седьмой главы, просто чтобы услышать, как они звучат. Это словно слушать орган. Нет, я не могу бросить Откровение. Оно дает мне больше утешения, чем любая другая книга в Библии.
— Позволь мне прийти и прочитать тебе несколько моих любимых глав.
— Да, — пылко сказала она, — приходи. Отец, может быть, тоже послушает тебя. Он не обращает внимания на мои разговоры, он говорит, что все бесполезно.
— А где твоя сестра?
— Пошла резать фланель. Я была против, но мы должны на что-то жить. А профсоюз не может предложить много денег.
— Ну, я должна идти. Ты сделала доброе дело, Бесси.
— Я сделала доброе дело?
— Да. Я пришла сюда очень грустной и думала, что мое горе — единственное в мире. И теперь, услышав, как тебе пришлось мириться со страданиями столько лет, я почувствовала себя сильнее.
— Благослови вас Бог! Это доброе дело — дать силы хорошему человеку. Я, пожалуй, возгоржусь, если подумаю, что могу сделать для вас добро.
— Ты не возгордишься, если подумаешь об этом. Но ты запутаешься, если будешь думать слишком много. И я бы очень хотела, чтобы ты нашла утешение.
— Вы не такая, как все те, кого я видела. Я не знаю, из чего вы сделаны.
— Как и я сама. До свидания!
Бесси замерла в кресле, глядя ей вслед.
«Интересно, много ли на юге людей вроде нее? Она — как дыхание свежего воздуха. Ее присутствие освежает меня хоть ненадолго. Кто бы мог подумать, что лицо, такое чистое и сильное, как у ангела, которого я видела во сне, знакомо с горем, о котором она говорила? Не знаю, способна ли она на грех. Хотя все мы способны. Несомненно, я много о ней думаю. И отец тоже. И даже Мэри. А такое случается не так уж часто».
Мое сердце бунтует в моей груди,
И два голоса мне слышны.
Уолленштайн
Вернувшись домой, Маргарет нашла на столе записку для матери и письмо от тети Шоу, обклеенное иностранными марками, тонкое, серебристое и хрустящее. Она рассматривала его, когда внезапно вошел отец:
— Мама устала и рано легла! Боюсь, такой душный день оказался не самым подходящим для визита доктора. Что он сказал? Диксон сказала мне, что он разговаривал с тобой.
Маргарет замешкалась. Во взгляде отца появилась тревога.
— Он не считает, что она серьезно больна?
— Пока нет. Ей нужна забота, сказал он. Доктор был очень добр и сказал, что зайдет еще узнать, помогает ли лекарство.
— Только забота… А он не рекомендовал поменять климат? Не сказал, что этот задымленный город причиняет ей вред, а, Маргарет?
— Нет, ни слова, — серьезно ответила она. — Я думаю, он был просто обеспокоен.
— Доктора всегда обеспокоены, это профессиональное, — заметил он.
По нервозности отца Маргарет поняла, что, несмотря на все его попытки избежать горькой правды, в его сердце зародились первые признаки тревоги. Он не мог забыть их разговор, не мог отвлечься. Он продолжал возвращаться к нему весь вечер, вновь и вновь убеждая себя, что беспокоиться не о чем, из-за чего Маргарет чувствовала несказанную печаль.
— Это письмо от тети Шоу, папа. Она приехала в Неаполь и находит, что там очень жарко, поэтому она сняла квартиру в Сорренто. Но я не думаю, что ей нравится Италия.
— А о диете он ничего не говорил?
— Еда должна быть питательной и легко усваиваемой. У мамы хороший аппетит.
— Да! И это все очень странно, ему следовало подумать о диете.
— Я спросила его, папа. — Пауза. Потом Маргарет продолжила: — Тетя Шоу говорит, что послала мне несколько украшений из кораллов, папа, но, — добавила Маргарет, чуть улыбаясь, — она боится, что милтонские диссентеры [13] не оценят их. Она набралась своих идей о раскольниках от квакеров, [14] правда?
— Если ты случайно услышишь или заметишь, что твоя мама в чем-то нуждается, сразу сообщи мне. Я так боюсь, что она не всегда говорит мне, что ей нужно. Прошу, найди девушку, о которой говорила миссис Торнтон. Если бы у нас была умелая служанка, Диксон могла бы постоянно заботиться о маме, и я уверен, вскоре мы бы поставили ее на ноги. Она так устала за последнее время от жаркой погоды и от этих поисков прислуги. Небольшой отдых пойдет ей на пользу, да, Маргарет?
— Надеюсь, что так, — ответила Маргарет, но так печально, что мистер Хейл заметил это.
Он потрепал ее по щеке:
— Ну-ну, перестань. Если ты будешь такой же бледной, как сейчас, придется тебя немного подрумянить. Побереги себя, доченька, иначе следующей, кому понадобится доктор, будешь ты.
В этот вечер он не мог усидеть на месте. Он постоянно ходил туда-сюда в напряженном ожидании и смотрел, спит ли его жена. Сердце Маргарет болело из-за его беспокойных попыток подавить ужасный страх, что поселился в глубине его сердца.
Наконец он вернулся, немного успокоенный:
— Она проснулась, Маргарет. Она улыбнулась, когда увидела, что я стою возле нее. Улыбнулась, как прежде. И сказала, что сон освежил ее и она желает выпить чаю. Где записка для нее? Она хочет посмотреть ее. Я прочту ей, пока ты готовишь чай.
Записка оказалась официальным приглашением от миссис Торнтон для мистера, миссис и мисс Хейл на обед, который должен был состояться двадцать первого числа этого месяца. Маргарет была удивлена, узнав, что они намерены принять приглашение, несмотря на все печальные известия и события сегодняшнего дня. Но мысль о том, чтобы ее муж и дочь пошли на этот обед, полностью завладела воображением миссис Хейл, прежде чем Маргарет узнала содержание записки. Этот прием обещал внести такое разнообразие в монотонную жизнь больной, что она ухватилась за эту идею с прямо-таки пугающей настойчивостью, когда Маргарет ей возразила.
Когда на следующий день Маргарет готовилась написать ответную записку миссис Торнтон, мистер Хейл полностью поддержал супругу:
— Почему бы и нет, Маргарет? Если она желает этого, конечно, мы оба с удовольствием пойдем. Она бы никогда не пожелала этого, если бы не чувствовала себя лучше, намного лучше, чем мы думали, да, Маргарет? Так ведь, Маргарет? — спросил он, нервно размахивая руками.